Синдром Дездемоны - Ольга Егорова

– Может, сперва не домой, а в больницу его? – раздумывая, спросил Тихон. – Вдруг какие внутренние повреждения…

– Не надо меня в больницу, – тут же запротестовал Пашка. – Нет у меня внутренних повреждений.

– Что, уколов боишься?

– Уколов не боюсь. Мне Альку надо увидеть.

– Да ладно тебе, – вступил в разговор Толик. – Везем домой, а там уж пусть сами разбираются, надо ему в больницу или не надо!

– С ней правда все в порядке?

– В полном, – утешил страждущего Тихон. – Сейчас приедем, сам увидишь.

…Она распахнула дверь сразу же, едва только они успели позвонить.

Все в тех же невероятных джинсовых шортах и в той же неописуемой белой футболке навыпуск. С растрепанными каштановыми волосами и глазами, сияющими от счастья.

И бросилась обнимать своего Пашку.

Тихон стоял в стороне, молча наблюдая картину встречи, с каждой секундой все больше убеждаясь: ему нет места на этом празднике жизни. Третий лишний – это про него придумали. Точно, про него.

– Сумасшедший! – всхлипывала Алла Корнеева, прижимая к себе своего лопоухого братца. – Сумасшедший ты, Палыч! Ну зачем, скажи, зачем ты вышел из дома? Ведь я тебе объяснила, ведь…

– Да я… – невнятно оправдывался сумасшедший Палыч. – Я… То есть ты…

Алла Корнеева в ответ на эту невразумительную фразу закивала радостно. Поняла, видимо, ее скрытый смысл.

Эх, вздохнул Тихон. Кто лучше поймет российских футболистов, чем бразильские хоккеисты? И не пора ли ему домой?

Но уйти не попрощавшись было как-то невежливо и некрасиво. Попрощаться же сейчас, вклинившись в этот беспрерывный диалог, по большей части наполненный междометиями, не было никакой возможности. Оставался один выход – стоять дальше. До победного конца стоять и наблюдать счастливую сцену воссоединения родственников.

Они пообнимались и поохали еще несколько минут, после чего совесть Аллы Корнеевой пробудилась от летаргического сна и обратила внимание на Тихона.

– Тихон… Андреевич! – выпалила Алла. – То есть Тихон! Спасибо вам! То есть тебе!

– Да не за что, – скромно ответил Тихон, вспоминая сцену в подвале. Не слишком большого труда стоило ему уложить тех двух молодцев. Так что, в самом деле, по большому счету и благодарить-то его было не за что…

Алла Корнеева так не считала.

Вскинула на него свои зеленые огромные, блестящие от счастья глаза и сказала с укором:

– Как это – не за что? Не ты, что ли, Пашку спас?

Тихон в ответ скромно промолчал.

– Аль, а кто это? – вклинился в разговор братец, покосившись на своего спасителя почему-то недоверчиво.

– Это Тихон. Он… Ой, Палыч, ты ведь не знаешь ничего! Со мной тут такая история произошла… Да что же это мы в дверях стоим? Палыч, ты марш в ванную! На тебя смотреть страшно, честное слово! А я пока разогрею чего-нибудь… Ты ведь есть хочешь, наверное?

– Ужасно хочу есть, – подтвердил Палыч.

– А тебе, может, в больницу надо?

– Да не надо! Что вы заладили – в больницу, в больницу! У меня ничего не болит! Меня в этот раз и не били совсем…

– Это хорошо. – Алла Корнеева вдруг погрустнела. – Эх, Палыч… Какой же ты, а? Ну разве можно было?.. Ладно, иди уже! Или ты поспать сначала хочешь?

– Я поесть сначала хочу, – напомнил Палыч.

– Тихон, проходи!

– Да нет, спасибо, – отказался Тихон. – Меня там приятель ждет. В машине.

– Так и приятеля зови, пусть поест! У меня котлеты! Много котлет!

– Нет, спасибо, – смутился Тихон, представив, какие кренделя начнет выделывать Толик, если окажется сейчас здесь. Обзывать его дураком и несчастным придурком, изводить Тихона многозначительными взглядами. Еще, не дай Бог, анекдоты начнет рассказывать – это он может! А уж если его за стол посадить – так на него никаких котлет не хватит! Опустошит весь холодильник, с него станется, а братцу с сестрицей ни крошки не оставит!

И вообще – ни к чему все это, заключил Тихон. И сказал, отчего-то сердито:

– Я пойду, Алла.

В первый раз он назвал ее по имени. И почувствовал себя неловко. И за эту неловкость на себя рассердился еще сильнее.

– Значит, не хочешь остаться? – спросила она серьезно.

Тихон успел заметить, как мелькнуло в ее зеленых глазах что-то похожее на огорчение. Или ему показалось?

Они стояли в крошечной прихожей совсем одни – и Алла была так близко, что Тихон вдруг снова почувствовал аромат спелой вишни от ее губ. Нет, значит, не почудилось ему в прошлый раз. Значит, на самом деле бывают в природе девушки, у которых губы сами по себе вишнями пахнут!

– Ты… – глухо спросил Тихон, не узнавая своего голоса. – Ты варенье вишневое… ела?

– Варенье? – одними губами повторила она.

Терпеть больше не было сил.

Ни сил, ни желания, ни возможностей!

Он шагнул к ней, положил руки на плечи, ощутив прохладными ладонями их тепло и удивительную хрупкость. Почувствовал, как напряглась она от этого прикосновения. Взметнула на него зеленые глаза, в которых застыл вопрос…

Тихон не успел расшифровать этот вопрос. Ладони еще крепче сжали ее узкие плечи и медленно стали продвигаться наверх. Наверх – туда, где пульсировала на мраморно-белой шее голубоватая тонкая жилка, и дальше, в шелковое и ласковое море каштановых волос. Пальцы перебирали пряди, ее ресницы дрожали совсем рядом – пушистые, светлые, невозможные ресницы, и Тихон прикоснулся к ним губами, не веря в свое счастье.

А потом наконец поцеловал ее, плотно обхватив затылок ладонями.

«На самом деле, – пронеслась в голове мысль-молния, – на самом деле – вишни. Те самые…»

Невозможно было оторваться от этих губ.

Как будто все свои тридцать два года он только для этого и жил на земле – чтобы однажды в темной крошечной прихожей прикоснуться губами к вишневым губам Аллы Корнеевой.

Когда запасы кислорода в легких уже были на исходе, он наконец открыл глаза, слегка отстранился и увидел перед собой ее лицо.

Алла Корнеева шумно дышала и таращилась на него испуганно.

Так испуганно, как будто бы только что целовалась ни с каким не с Тихоном Вандышевым, совершенно обыкновенным и даже в меру симпатичным мужиком, а с Кинг-Конгом. Тем самым, который жив. Или с графом Дракулой!

– Страшный, да? – спросил он сочувственно.

– Что?..

– Страшный, говорю?

– Кто?..

– Я!

– Ты?..

Дальнейшее выяснение обстоятельств показалось Тихону бесполезным.