Последний танец Марии Стюарт - Маргарет Джордж

– Значит, вы везли щенков через всю Шотландию? – обратилась она к гонцу. – Должно быть, это путешествие оказалось нелегким.

– Ну, с щенками ничего не случилось. – Он откинул крышку корзины. Там сидели три щенка: серый, палевый и черный. Увидев свет, они начали ерзать и скулить.

– Их недавно отлучили от материнского молока, – продолжал гонец. – Леди Босуэлл умерла прежде, чем распорядилась об их отправке, но я все равно забрал их, потому что в суматохе они бы пропали.

Мария взяла на руки черного щенка:

– Какие необычные уши. Они начинают разворачиваться, словно паруса!

– Да, у его матери они напоминали два высоких паруса. Разумеется, шерсть еще отрастет.

– Она действительно будет такой длинной, как сказано в письме?

– Их шерсть волочится по земле, ваше величество.

Она вспомнила собак в хижине на болоте. Да, их шерсть напоминала лошадиную гриву.

– Им будут рады у нас, – с улыбкой сказала она. – Но им придется найти общий язык с французскими спаниелями.

– Французы и шотландцы заключали необычные союзы, – заметил гонец.

– Скажите… как и когда она умерла.

– От старости – единственной болезни, о которой мне известно. Она всегда была здорова, а потом начала медленно угасать. Словно платье из цветной ткани… Если его оставить на солнце, то краски постепенно выцветут. Ее кожа становилась все бледнее, пальцы слабели, руки не слушались, зрение ухудшалось… и она почти ничего не слышала, даже лая собак. Ей было все труднее ходить по комнате, вставать и садиться, а однажды она не проснулась. Все очень просто, ничего особенного.

Мария перекрестилась.

– Пусть Бог дарует нам такую же хорошую смерть. Легкая смерть – это великий дар. Она знала, что ее ждет?

– Да, судя по тому, как она приводила в порядок свои дела, вплоть до распоряжения о щенках.

Легкая смерть… смерть в свой черед. «Должно быть, Бог любил ее», – подумала Мария.

День медленно тянулся, пока Мэри Сетон, Джейн и Мария занимались вышивкой, сидя на уже вышитых табуретах вокруг своей госпожи. В этой серии декоративных панелей – о, куда бы еще пристроить их? – они изображали экзотических животных: американского тукана, единорога, обезьяну и феникса. Сама Мария работала над алой нижней юбкой с вышивкой из серебряных цветов, которую она собиралась послать Елизавете. Это была очень кропотливая работа, со сложной рамкой из переплетенных соцветий, листьев и стеблей. Может быть, это смягчит сердце Елизаветы.

«Как она может носить что-то сделанное моими руками и не видеть во мне настоящего живого человека?» – думала Мария, ловко орудуя иголкой с серебряной нитью.

Солнце согревало комнату, и, хотя окно на первом этаже было распахнуто настежь, женщин клонило в сон. Мария отложила шитье и решила немного почитать. Она отметила закладкой то место в «Ланселоте Озерном», где Ланселот и Гвиневра стали любовниками. Ей захотелось перечитать эту сцену впервые с тех пор, как в ее жизнь вошел Босуэлл. Ей была ненавистна мысль, что после признания в любви дело дойдет до расчета с королем Артуром и приговора о сожжении на костре… Сжечь шлюху…

«Но они не сожгут меня, – сказала она себе. – А Дарнли не был добрым и благородным королем Артуром».

Ранним вечером она прилегла отдохнуть и заставляла себя бороться со сном. Она знала, что заснет, и ненавидела себя за это, поскольку понимала, что ей снова придется провести бессонную ночь. Следовало разрушить этот порочный цикл, но все препятствовало тому. Тюремная атмосфера казалась более мягкой и дружелюбной по ночам, когда они играли в карты и тихо беседовали при свете свечей. Было легче представить, что она находится в Фонтенбло или Холируде, окруженная самыми близкими людьми, после того как все остальные разошлись по своим спальням… Она заснула, прикрыв глаза рукой, и увидела сон о Ланселоте, Озерной Даме и мече Артура, с которого капала вода, а потом кровь. Она ахнула и проснулась.

В следующую минуту со внешнего двора послышалась барабанная дробь. Миновал еще один день, заполненный пустотой. Сколько бы людей ни умерло сегодня и сколько бы новых душ ни приготовилось отсчитывать свои дни в этом мире, ей он казался таким же, как все остальные. Будь с нами ныне и в час нашей смерти.

Мария заставила себя выпрямиться, тряхнуть головой, дабы прояснились мысли. Скоро наступит время ужина, с меньшим количеством блюд и более короткой церемонией. У нее совершенно отсутствовал аппетит, но ей придется занять свое место за столом.

После ужина дамы вернулись в свои покои. Мария снова взяла «Ланселота» и читала, пока они не собрались для вечерних молитв, где священник стал произносить слова из Псалтири: «Боже мой, призри на меня! Почему Ты меня оставил, почему Ты так далек от жалоб моих?»

Свет в зале быстро тускнел, и они в молчании разошлись по комнатам. Там женщины немного почитают, еще раз разберут свои вещи, а потом, зевая от отупляющей скуки, разойдутся по спальням и попытаются заснуть. Клод Нау и Эндрю Битон обратятся к своим дневникам, делая аккуратные записи и примечания. Уилл Дуглас, Бастиан Паже, кучер, конюхи и слуги соберутся в углу галереи и до поздней ночи будут играть в карты. Иногда Мария со своими фрейлинами присоединялась к ним.

Но не сегодня.

«Сегодня у меня странная тяжесть на сердце, – готовясь ко сну, подумала она. – Я не хочу ничьего общества».

Она слышала, что вооруженные стражники расходятся по своим постам для охраны королевских апартаментов – так происходило каждую ночь после того, как закрывали ворота. Некоторые из них смеялись и разговаривали. «Почему бы и нет? – размышляла она. – Они молоды, а ночь такая теплая и звездная».

Мария лежала в постели, освещенной единственной свечой у изголовья. Она закрыла глаза и помолилась о приходе сна, чтобы следующие часы промелькнули незаметно, не оставив и следа.

В шесть утра прозвучала барабанная дробь, возвещавшая о начале нового дня.

* * *

Однажды в середине лета в послеобеденное время этот распорядок был нарушен. Это случилось, когда граф Шрусбери нанес Марии официальный визит, должным образом известив ее о своем приходе через пажа.

– Ах, мой дорогой Шрусбери! – Мария всплеснула руками, приветствуя его.

Между ней и Шрусбери сложились удивительные и довольно странные отношения. С одной стороны, это напоминало отношения людей, живущих в тесном соседстве, которые невольно вынуждены общаться друг с другом. С другой стороны, это было безусловное взаимное недоверие между тюремщиком и заключенным, к тому же осложнявшееся другим обстоятельством: Шрусбери, исполнявший роль тюремщика, обрекал себя на определенного рода домашний арест, так как не мог уезжать ко двору по собственному желанию. Поэтому Мария в некотором смысле тоже стала его тюремщицей. Кроме того, в его прищуренных глазах, во внезапном приступе лихорадки или сухого кашля, который мог внезапно превратиться в нечто иное, всегда существовало невысказанное понимание, что Елизавета может умереть и тогда королевой Англии станет Мария. Возможно, сейчас Шрусбери стоял перед своим будущим монархом.