Рихард Зорге. Джеймс Бонд советской разведки - Борис Соколов

На основании данных, добытых помощником пристава Томофудзи Такетора, Танаки Набору была поручена разработка подозреваемой в шпионаже Китабаяси Томо. Получив распоряжение на арест, он добился важного признания о том, что шпионской деятельностью занимается художник Мияги, а Китабаяси не вовлечена в разведывательную работу Однако пристав Танаки пришел к выводу, что Китабаяси Томо все же является шпионкой, а Мияги — один из руководителей разведывательной группы.

Из наградного листа сотрудника 1-го отделения политической полиции Сакаи Ясу:

10 октября 1941 г. принимал участие в аресте центральной фигуры данного дела Мияги. 11 октября вместе с приставом Такахаси допрашивал Мияги на втором этаже полицейского отделения. Улучив момент, Мияги из окна выбросился на улицу чтобы покончить с собой. Несмотря на опасность получить тяжелые увечья или разбиться насмерть, Сакаи прыгнул за преступником и схватил его, после чего был доставлен в госпиталь, но, пролежав там 15 дней вместо 20, выписался и сразу вернулся на службу. Самоотверженный поступок полицейского произвел на преступника сильное впечатление, и он отказался от намерения не давать показаний.

Из наградного листа сотрудника 1-го отделения политической полиции пристава Такахаси Иосуке:

В раскрытии данного дела имеет следующие заслуги: провел настойчивый и тщательный допрос Мияги, который всячески пытался скрыть организацию. Вынужденный дать показания, преступник пытался покончить жизнь самоубийством.

Пристав Такахаси арестовал и подверг тщательному допросу известную личность Одзаки. На допросе преступник был близок к обмороку Его привели в чувство, и допрос продолжался уже без применения наказаний. Одзаки признался в шпионской деятельности, которой занимался в течение 10 лет (как можно понять, Одзаки сломался в результате побоев. — Б.С.).

Из наградного листа сотрудника 1-го отделения политической полиции пристава Канасаки Сейдзи:

Благодаря умелым действиям пристава Канасаки был уличен в преступлении член шпионской организации обвиняемый Тагути. Во время допроса преступник откусил себе язык и пытался покончить жизнь самоубийством, но благодаря принятым мерам не сумел осуществить свое намерение".

Здесь в качестве предателя, от которого ниточка потянулась к Китабаяси, а затем к Мияги, назван некто Томофудзи Кен. Казалось бы, защитники Рицу Ито могли бы торжествовать. Но беда в том, что под этим псевдонимом как раз и был известен в полиции Рицу Ито, которого как раз допрашивали, как следует из других документов, 27 июня 1941 года. Очевидно, полицейские надеялись вновь обратиться к его услугам и в наградных документах не стали упоминать его подлинное имя. И вот что говорится в более полном тексте наградного листа о том, в связи с чем привлек внимание полиции Томофудзи Кен: "27 июня 1941 года, благодаря честному отношению к делу, неустанным усилиям и превосходной технике следствия, он (Томофудзи Такетора. — Б.С.) понудил признаться ТОМОФУДЗИ КЕН по натянувшемуся следствием делу о нарушении накопи о поддержании общественного спокойствия и наставил раскрыть неизвестное доселе важное преступление (подготовительный комитет по восстановлению японской компартии). Кроме того, он добился важного признания, положившего начало этому делу: "Возвратившаяся из Америки член американской компартии женщина КИТАБАЯСИ является иностранной шпионкой". Таким образом, благодаря стараниям этого помощника пристава, нам удалось раскрыть крупную шпионскую организацию".

В подготовительный комитет по восстановлению компартии входил как раз Риду Ито. А псевдоним ему придумали по фамилии допрашивающего его полицейского. И основные показания, судя по всему, Риду дал по делу о попытке восстановления компартии. А про шпионку Китабаяси упомянул, так сказать, на закуску. Но именно это показание принесло награду его следователю.

Как пишет российский историк Владимир Томаровский, впервые обнародовавший в полном виде наградные листы по делу Зорге на одном из симпозиумов Томия Ватабэ (японский историк, ранее отстаивавший невиновность Рицу Ито) сверил обратный перевод на японский язык наградных листов с доступными ему полицейскими публикациями (списком чинов полицейского управления, индексным списком арестованных, десятидневками арестованных). "В результате я понял, — написал он в письме, — что Томофудзи Кен был Рицу Ито, Такэтора Томохиро (Томофудзи) — Такэтора Ито из Особой полиции, Нобору Танака — Нобору Такаги.

До сих пор в истории КПЯ и в литературе по делу Зорге мы рассматривали эти аресты только как репрессии в отношении движения за воссоздание КПЯ, а раскрытие дела Зорге выглядело как последующее событие, вызванное показаниями Р. Ито…"

Заметим, что имена были заменены псевдонимами по принципу обмена фамилий и имен. И следователя, и лидера компартии звали одинаково — Ито, а вместо этого для конспирации обоим присвоили для конспирации одну и ту же фамилию Томофудзи.

Зорге был обречен. "Жаль, конечно, — писал в октябре 1964 года полковник запаса Зайцев первому заместителю начальника ГРУ генерал-полковнику Х.Д. Мамсурову, — что люди, стоящие у руководства ГРУ, отнеслись бесчеловечно к такому работнику, как "Рамзай", бросив его, когда он попал в беду… Предвзятое отношение руководства ГРУ по отношению к "Рамзаю", видимо, и привело к тому, что надлежащих мер к его спасению не было принято и такой Человек погиб".

Но положа руку на сердце, была ли у Центра возможность эвакуировать Зорге в сентябре — октябре 1941 года, за считанные дни до ареста, когда его миссия уже была выполнена? Думаю, что любой объективный ответ на этот вопрос был бы отрицательным. Вряд ли бы за Зорге рискнули послать подводную лодку, тем более, что шансов добраться до нее у него практически не было, даже если каким-то чудом и удалось бы согласовать рандеву. А других способов эвакуировать Зорге и его людей у Москвы просто не было. То, что лодка незамеченной пристала бы у японского побережья, почти не было. А в случае ее обнаружения был бы грандиозный скандал и резкое ухудшение советско-японских отношений, которое меньше всего нужно было Сталину в дни, когда германские танки подступали к Москве.

Вот что утверждал Хоцуки Одзаки, брат казненного Ходзуми: "10 октября полицейские агенты подъехали к дому Мияги. Увидев их в окно, тот в испуге, с трудом соображая, что предпринять, забаррикадировался в комнате. Взгляд его упал на самурайский меч, висевший настене… Когда агенты полиции ворвались и комнату, они увидели истекающего кровью Мияги: он сделал себе харакири, но был жив. Старший офицер приказал быстро доставить его в больницу. Но, несмотря на обострение болезни (Мияги с детства был болен туберкулезом. — Б.С.) и страшную рану, организм цеплялся за жизнь. В больнице Мияги поместили в палату на третьем этаже. Когда охранник притупил бдительность и отошел и дальний конец комнаты, он попытался выброситься из окна. Охранник бросился к нему, но было поздно. Оба они вывалились. Однако судьба и здесь не позволила Мияги уйти из жизни. Полицейский разбился насмерть, а Мияги, ударившись о ветвь дерева, лишь сломал ребро. Его привели в чувство, и сразу начались допросы".

На самом деле все было не так романтично. В полицейских документах ни о каком харакири не говорится. Вполне здорового, если не считать туберкулеза, Мияги допрашивали на втором этаже полицейского отделения. Во время допроса, когда двое из трех полицейских вышли из кабинета, художник выбросился из окна. Прыгая со второго этажа, довольно трудно надеяться покончить с собой, разбившись насмерть. Скорее можно подумать, что Мияги попытался сбежать. Находившийся в комнате полицейский прыгнул следом. Оба разбились о каменную ограду. Мияги сломал ногу и повредил позвоночник, а полицейский провел 15 дней в больнице. После того как арестованному была оказана первая помощь, возобновились допросы. И тогда сломленный неудачной попыткой то ли самоубийства, то ли побега, Мияги заговорил. И сдал всю группу Зорге.