Формула влияния - Надежда и Николай Зорины

Несмотря на бессонную ночь, несмотря… ни на что, голова работала удивительно четко. План действий возник сразу и был настолько ясным и безукоризненно выверенным, будто я давно его продумала. Я выключила компьютер, сняла жесткий диск, написала письмо Федору, присоединила к нему диск Кирюхина, взяла пистолет и вышла из дому. Спрятать диски с письмом я решила в заброшенном офисе конной школы. Найти все это там сможет только Федя, а сказать ему об этом я успею. Не сейчас, чтобы не подвергать его жизнь опасности, потом, позже, на тюремном свидании.

Конная школа находилась в километре от нашей дачи. На обратном пути я заехала попрощаться с мамой и Машкой. Конечно, я им не сказала, что прощаюсь, объяснила, что проезжала мимо, возвращаясь из командировки, но все равно сцена вышла ужасная. Мама, сдерживая слезы, поздравила меня с днем рождения заранее, ведь завтра я не приеду, подарила браслет и потребовала, чтобы я тут же надела его на руку. Машка опять, как в прошлый раз, вцепилась в меня с плачем и ни за что не желала отпускать. Кажется, они обе что-то такое почувствовали. Что касается меня, то я уже неспособна была испытывать ничего, никаких нормальных человеческих чувств. Я была настроена на убийство. На одно лишь убийство.

На въезде в город я позвонила Главному, предупредила, что ни сегодня, ни в ближайшие дни на работу не выйду, и отключила телефон. Завершив, таким образом, все земные дела, поехала на Бородинскую.

Я оказалась там раньше на целых пятнадцать минут, что было мне на руку. Я хотела застать его врасплох. Но вышло, что это он застал меня врасплох. Мы столкнулись на темной лестнице: он спускался вниз, я — поднималась. Пистолет у меня был в кармане куртки — специально надела куртку, хоть день был жарким, ради этого широкого, вместительного кармана, — но от неожиданности растерялась и не смогла убить его здесь. Он обнял меня за плечи и повел в свою квартиру. Закрыл дверь на ключ, и мы пошли в комнату.

Здесь все изменилось. Он убрал со стола и поставил его на прежнее место, заправил постель — не осталось никаких следов счастья. И хорошо, и правильно, так мне было бы сложнее его убить. Но почему он сам об этом не подумал? Совсем во мне не сомневался? Напрасно, напрасно.

— Садись, — он кивнул на стул, — нам нужно поговорить.

— В этом нет никакого смысла, — сказала я, вытащила из кармана пистолет и направила на него. Он совсем не испугался, даже не удивился — взгляд его дьявольских глаз остался все таким же бесстрастно спокойным.

Я сделала шаг вперед, потом еще и еще, я все приближалась к нему, боясь промахнуться, боясь выстрелить. В душе не было никаких чувств, в голове множились и гудели, как рой, назойливые мысли, но я их не слушала, я приближалась. Позади меня раздался какой-то звук, но и его я проигнорировала, сосредотачиваясь на выстреле. Еще полшага — и… Аркадий протянул руку и вдруг выхватил у меня пистолет. Направил его туда, на этот так и не определенный мною звук и выстрелил. Вскрикнул человек — не Аркадий, не я, кто-то другой, третий, кого не было и не могло быть здесь. Упало тяжелое тело, какой-то предмет ударился об пол и покатился. Я обернулась, но не успела увидеть, кто он, этот человек, потому что Аркадий резко развернул меня к себе лицом.

— Ну вот и все, — проговорил он и рассмеялся — невозможно было слышать этот смех, — больше нам никто и ничто не помешает. Теперь мы навсегда останемся вместе.

Я оттолкнула его и опять попыталась обернуться. Но опять ничего не вышло, Аркадий схватил меня за плечо. На глаза мне попался странный предмет: небольшая черная трубочка со светящимся тонким лучом, судя по всему, это она и покатилась по полу… Но и ее рассмотреть как следует я не успела, потому что вдруг с необыкновенной ясностью, больше похожей на прозрение, поняла, что мне нужно сейчас сделать. Осторожным, но быстрым движением я взяла руку Аркадия, в которой он держал пистолет, прижала дуло к своей груди и выстрелила. Пол качнулся, стены надвинулись на меня, на озере, где я была так счастлива, начался страшный шторм, волны подхватили кораблик моего детства, плавучее кафе «Нептун», завертели, закружили… Падая, я поняла, что совершила ужасную, непоправимую ошибку. Теперь преступления продолжатся, погибнет огромное множество невинных людей, события будут снова и снова повторяться, а я не смогу никого предупредить. Мама, Машенька, Федя… я больше не увижу их никогда. Какой жуткий грохот! Кажется, это ломают дверь, но ничего уже не исправить, они меня не услышат. Никто не услышит, никто не узнает.

Топот множества ног, голоса. Но я не смогу до них докричаться. Кто это плачет? Не плачь, не плачь. Я совершила ошибку… но ты не плачь, мы с тобой обязательно встретимся.

Тишина. Безграничная, абсолютная, безусловная, как бессмертие. Ветер стих, и дождь перестал. Последний, прощальный луч заходящего солнца освещает скалу. Отлепляю от нее взгляд, поворачиваюсь и иду по тропинке вниз, к озеру, к моему бессмертному счастью.

Голос звал ее, отчаянно, надрывно, с каждым новым выкриком теряя надежду. Полина понимала, что должна пойти на его зов, должна вернуться, но не могла заставить себя даже шевельнуться. Чужая смерть крепко-крепко обняла ее и ни за что не желала выпускать из своих объятий. Голос звал — смерть держала. Эти две силы так измучили ее, так утомили. Ей хотелось улечься щекой на этот прохладный и такой бархатистый на вид камень, покрытый мхом. Лечь и уснуть под нежные, едва различимые всплески волн озера. Но голос все звал и звал, мучая каким-то смутным воспоминанием. Она уже не помнила, кому он принадлежит, но еще знала, что должна идти на его зов. Напрягая все силы, она разжала объятия смерти и шагнула в темноту.

— Полина! — закричал голос, все еще не смея поверить, что самое страшное позади. — Полина! — повторил ее муж Виктор. Сильные живые руки обняли ее. — Как ты?

— Жива, — Полина попыталась улыбнуться. — Кажется.

— Прости меня! Я не должен был этого делать! Не должен был тебя туда отпускать. — Он схватил ее ледяную, еще не до конца ожившую руку и прижал к своим таким живым, таким горячим губам. — Я думал, что ты уже не вернешься.

— Я тоже так думала, но теперь все хорошо. Только я очень замерзла.

Неправда! Ничего хорошего не было. Он напоил ее горячим чаем, увез домой, уложил в постель, но смерть до конца так ее и не отпустила. Ее следы, как трупные пятна, распространились повсюду. Полина жила, но жизни совершенно не ощущала. Не было чувств, не было мыслей, не было ничего. Она даже любви к Виктору не могла ощутить. Так продолжалось долго, бесконечно долго, целых три дня. Лишь на четвертый день все изменилось.

Ей приснился счастливый сон, видимо, он-то ее и излечил. Проснулась Полина совершенно здоровой, но, как ни старалась, вспомнить свой сон так и не смогла, осталось лишь ощущение счастья. Она еще немного полежала, смакуя это счастливое послевкусие. Виктор уже встал. Прислушавшись, Полина поняла, что он на кухне, готовит завтрак. Все эти дни ее странной болезни он старался приготовить что-нибудь особенное, но у нее совсем не было аппетита, и его старания пропадали даром. А сейчас она вдруг почувствовала, что страшно хочет к мужу и страшно хочет есть.