Эпоха рыцарства в истории Англии - Артур Брайант

В мае король поступил еще более деспотично. В поисках расширения основы военной мощи своего королевства и надеясь взять на поля Фландрии, где тяжелая кавалерия могла бы сыграть решающую роль, больше рыцарей, чем мог представить истощенный феодальный набор, Эдуард приказал шерифам призвать в Лондон не только своих военных вассалов, но и всех фригольдеров с земельными наделами, приносящими более Ј 20 в год. «Так как они могли бы, – отмечал он, – пригодиться... чтобы отправиться вместе с нашей персоной ради спасения и защиты их самих и всего нашего королевства... и быть готовыми отправиться с нами в чужие страны». Хотя такой призыв и входил в число королевских прерогатив, все же он противоречил каждому правилу и нормам феодальной процедуры. Он вызвал негодование не только у тех, кто попадал под призыв (большинство из них владело достаточными средствами, чтобы взять на себя такую обязанность), но также и у магнатов, увидевших в этом вторжение в сферу их привилегий и угрозу их власти и независимости. Ведь если король мог собрать конное войско, не опираясь на феодальный призыв, их военная монополия, уже ослабленная новыми методами воинского набора, была бы окончательно утрачена.

Самый крупный из магнатов, граф Глостера, умер год назад, смирившись после женитьбы на дочери короля и унижения в суде в Абергавенни. Но дух независимости, столь свойственный ему, унаследовали два маркграфа, Роджер Биго граф Норфолка и Хамфри де Боэн, граф Херефорда. Обоим казалось, что они пострадали от ущемления их прав королем: маршал Норфолк из-за того, что в последней валлийской кампании он был назначен на должность одного из командиров вместо полагавшегося наследственного звания правой руки короля; констебль Херефорд – из-за того, что был, по его мнению, несправедливо наказан за свои действия против Глостера пять лет назад. В начале марта произошел инцидент в Солсбери, когда король приказал маршалу возглавить военную операцию в Гаскони, в то время как сам намеревался отправиться во Фландрию. Байгод отказался, ссылаясь на то, что в соответствии с долгом может служить за пределами государства лишь под личным командованием короля[204]. Эдуард рассердился и, сыграв на имени графа, угрожал ему: «Ей-Богу, сэр граф, или ты поедешь, или тебя повесят!»[205], на что Байгод ответил: «Не считая того, сэр король, что я и не поеду и не буду повешен!» После чего он отбыл в свои наследственные земли в Южном Уэльсе, где позже к нему присоединился и констебль. Вместе оба магната созвали личный парламент своих собратьев-маркграфов в Уайрском лесу и договорились принять меры в ответ на революционные требования своего суверена. Когда в июле крупные вассалы и фригольдеры, получавшие доход более Ј 20, собрались по призыву короля у стен собора св. Павла, и маршал, и констебль полностью отказались как присоединиться к ним, так и выполнить свой наследственный долг, ибо их призвали не так, как этого требовала процедура феодального призыва. После нескольких попыток заставить их пересмотреть свое решение, король освободил их от обязанностей и назначил других маршала и констебля на их место.

Полному решимости королю трудно было помешать. Эдуард обратился к народу, апеллируя к понятию национального или патриотического долга, который он неосознанно искал, чтобы заменить им феодальный. «Дело так велико, – писал он, – и так близко затрагивает всех и каждого в королевстве, что мы не можем уступить ни одному человеку». Помирившись с архиепископом, чьи имения и доходы он вернул без всяких условий, король произнес пылкую речь с трибуны Вестминстерского аббатства, обращенную к толпе его последователей, включая сына Эдуарда, примаса и графа Уорика. Он возвещал, что с общими опасностями надо бороться совместными силами. Со слезами на глазах король умолял своих подданных простить его и его чиновников за все то, что они изъяли не в соответствии с законом, объясняя, что это исключительный случай, и они получат свое имущество в полной сохранности. «Вот, смотрите, – говорил он, указывая на своего тринадцатилетнего сына, – я иду навстречу опасностям во имя вас. Я умоляю вас, если я вернусь, примите меня так, как вы это сделали сегодня, и я возмещу вам все, что я взял. Если же я не вернусь, коронуйте моего сына»[206].

Все, кто слышал речь, были глубоко тронуты. Архиепископ плакал, и зрители поклялись в верности принцу. Среди тех, кто молился за успех предприятия Эдуарда, был Оливер Саттон, почтенный епископ Линкольнский, ранее так стойко противостоящий его требованиям заплатить налог[207]. Но хотя в ответ на обещание подтвердить Великую хартию вольностей и оставить свой план заставить фригольдеров служить за пределами королевства, рыцари графства, прибывшие на его призыв в Лондон, пообещали королю субсидию в восьмую часть, основная масса магнатов угрожающе осталась в стороне и, провозглашая, что «все общество печалится», продолжала взывать к хартиям, которые их предшественники выжали из отца и прадеда Эдуарда.

Осознав, к чему привела оппозиция графов, король 12 августа из Удимора, расположенного рядом с Уинчелси, куда он прибыл, чтобы управлять погрузкой своей армии, издал манифест, оправдывающий его действия и затрагивающий события, приведшие к ссоре с магнатами.

«Король всегда желает мира, спокойствия и благосостояния всех жителей его королевства. В особенности он хотел бы, чтобы после его поездки, совершаемой во имя славы Божьей, дабы восстановить его наследственные права, которые он утратил в результате мошенничества короля Франции, а также во имя славы и прибыли его королевства, все, что могло бы нарушить мир и покой его королевства, было бы полностью устранено... Говорили, что король послужил во вред своему королевству, о чем он осведомлен, например, вспомогательные средства, которые он зачастую просил у своего народа. Но ему пришлось сделать это из-за войны, которая была спровоцирована против него в Гаскони, Уэльсе и Шотландии, и без помощи своих верных подданных он не смог бы защитить ни себя, ни королевство. Он глубоко огорчен, что возложил па них такую тяжелую ношу, и умоляет их простить его, ибо он ввел эти налоги не для того, чтобы покупать земли или владения, замки или города, по единственно, чтобы защитить себя, их и все королевство. И если Господь позволит ему когда-нибудь вернуться из плавания, которое он сейчас начнет, он хотел бы, чтобы все знали: у него есть воля и великое желание действительно улучшить все в соответствии с волей Господней и желаниями людей».