Три рэкетира - Ярослав Зуев

– Да дерьмо был твой порядок, Валера, – вяло заметил Атасов.

– Саня? так что тут стряслось? – спросил Андрей, которого слова Атасова о грязевом «цунами» не на шутку заинтересовали.

– Полная, типа, жопа здесь была. Промышленные отходы тут сливали. Да мало ли откуда еще вода бралась? Дожди, типа, родники разные. Чего-чего, а воды в Киеве – бери, не хочу. Вон какое все зеленое, парк на парке сидит. Короче, насыпали здоровенную дамбу, чтобы не переливало. Вон там, – Атасов указал на салатовые лужайки Бабьего Яра, с памятником советским гражданам, убитым нацистами в годы оккупации.

Протянувшаяся вдоль Бабьего Яра улица Олены Телиги опускалась вправо с сильным уклоном. Сама улица и следующий параллельно ей глубокий овраг, составляли горловину гигантской воронки, развернутой в сторону Куреневки и проспекта Красных Казаков, где до самого Днепра шла низменность, застроенная сейчас, главным образом, коробками промышленных объектов. Не требовалось обладать особым воображением, чтобы представить последствия прорыва высокой плотины на такой местности. Вполне могло и до Днепра достать, не так уж, в принципе, и далеко. На машине – минут семь ехать.

– Ну и, – продолжал Атасов, – дамбу, естественно, прорвало. И поперла вниз лавина из грязи, глины и дерьма всякого. Говорят, метров десять высотой…

– Что, сам видел? – поинтересовался Протасов.

– Бабушка покойная рассказывала, – ответил Атасов, пропустив мимо ушей саркастические интонации в голосе Протасова. – Там, внизу, одна Кирилловская церковь уцелела. И психушка. Церковь и дурдом стоят на высокой горе. А из того, что под горой было – дома частные, детский садик, трамвайное депо на улице Фрунзе – ничто не уцелело. И никто. Правда, бабушка говорила, будто какой-то дружбан моего деда удрал от лавины на своем 401-м «Москвиче».

– Это тот «Москвич», который с трофейного «Опеля» слизали? – спросил Протасов, делая страшное лицо, потому что Бандура засунул в рот новую сигарету.

Андрей представил громадную стену из жидкой глины, подминающую дома, сносящую телеграфные столбы и деревянные заборы, точно жалкие картонные декорации. Стена обрушивалась на застигнутых врасплох людей с чудовищным грохотом. Или, может, с омерзительным чавканьем, какое обыкновенно издает мокрая глина, когда после дождя вступаешь в нее ногой. Если высота оползня была десять метров, то что же это было за чавканье?

Мысли о трагедии, разыгравшейся где-то здесь, и не так уж, в сущности, давно, заставили Андрея поежиться. Так бывает, когда смотришь на гильотину, выставленную в историческом музее. Это теперь она прикидывается экспонатом. А ведь кто-то смотрел на ее гигантский нож при иных обстоятельствах. Под другим углом зрения. И входного музейного билетика в кармане у него не было.

– Армия сразу все оцепила, – рассказывал дальше Атасов. – Рты всем, как у нас, типа, положено, в два момента заткнули. Рассказывают, что и военных погибло немало. БТРы вверх колесами плавали. В конце концов грязищу утрамбовали кое-как, проложили дорожки, разбили парк на том месте. И, как ничего и не было. А козлу этому, который, типа, горкомом командовал или исполкомом там, я не знаю, еще и памятник поставили, неподалеку… – Атасов сделал паузу. – И ты мне тут, Протасов, типа, еще про порядок сказки рассказываешь?..

– Ты ж, в натуре, Атасов, единственный среди нас коммунист. А Атасов?

Ты мне свечку держал, когда я в КПСС записывался? – холодно поинтересовался Атасов и обернулся к Андрею. – Был грех, вступил на 4-м курсе училища. Вместе со всей ротой. Понимаешь, Андрюша, советский офицер без партбилета – все равно что нынешний депутат без «Мерседеса». Или без квартиры в «Царском селе».[46]

Или без т-трехэ-этажной дачи в Конче-Заспе,[47]– добавил Армеец, нарушив собственное молчание.

– Вот и скажи, Эдик, этому бывшему коммуняке, что порядок в Союзе был.

– Все мы бы-бывшие, – задумчиво протянул Армеец, принимая вправо, чтоб пропустить вперед уже долгое время напиравший сзади джип, – давай, давай, тебе ну-нужнее.

– А порядок, Саня, все равно присутствовал! – не унимался Протасов.

– У греков среди рабов, которые веслами на галерах ворочали с порядком тоже, типа, нормально обстояло. И у римлян, в каменоломнях где нибудь, порядок был – будь здоров. Бичом получил по жопе – и порядок. Кто, Валерочка, спорит? Хотя, судя по последним годам советской власти, я бы про порядок болтать поостерегся. Такой, типа, порядок был идеальный, что атомный реактор в атмосферу высадили.

– С-сейчас, не п-приведи, Господи, такое, – ч-черта бы по-отушили…

– Это точно. Тут ты прав, Эдик. По нынешним временам за медаль никого с совковой лопатой в реактор, типа, не загонишь. Деньги все научились считать. Переучились даже. Из сугроба зимой никто, типа, за спасибо не вытянет.

– Вот я и говорю, бардак конкретный. Раньше между пацанами первый вопрос был: – «Ты в армии, блин, служил?». Не служил – иди гуляй, – гнул свою линию Протасов. – А нынче: «Ну и мудила, в натуре, раз ума не хватило отмазаться…».

– Вот и правильно делают, типа, что откручиваются. Есть значит из-за чего…

– Это, блин, бывший офицер говорит?! – возмутился Протасов.

– Бывший, типа. В Израиле, Протасов, мало кто откручивается. И каждый, твою мать, солдат каждую долбаную субботу отбывает, типа, домой. В краткосрочный, мать его, отпуск. С боевым оружием, между прочим. Это, Протасов, потому, что солдаты там родину защищают, а не генеральские дачи. И про «дедовщину» разве только от эмигрантов из СНГ слышали. Так что им, Протасов, есть, типа, чего защищать.

– Да в Отечественную войну!.. – начал Валера, распаляясь, но Атасов не дал ему договорить.

– И нашим, кстати, дедам, Протасов, защищать в 41-м было нечего. Оттого и катились до Волги. Если бы, Протасов, не против Фюрера и его гестаповцев воевали, а, к примеру, против Рузвельта с «кока-колой» и «МакДональдсами», война бы уже в следующем году закончилась. Во Владивостоке. Если бы с Бреста, типа, начали. Если ты мне, Протасов, поведаешь, кто еще в нашем веке воевал с загранотрядами НКВД за спиной, буду очень рад. Все потому, Валерочка, что защищать солдату было нечего. Как тогда, так и сейчас.

Атасов замолчал, угрюмо насупившись. Протасов какое-то время яростно вращал глазами, подбирая нужные слова. Но те, как на зло, куда-то от него попрятались. Андрею показалось даже, что он слышит хруст протасовских мозгов под черепом.

– При Союзе ветераны войны, блин… – наконец взорвался Протасов, – …по мусорным бакам не копались. Докажи, Эдик? От голода не дохли. И бутылок на улицах не подбирали, блин, за студентами.