Три рэкетира - Ярослав Зуев

Пасовавший Протасов запустил с пульта одну из программ кабельного телевидения и принялся сопровождать ее своими комментариями. Андрей подумал, что случись возможность включить сочные выкрики Протасова в унылую и бездарную передачу, то она бы только выиграла от этого.

– Да, – продолжал, как ни в чем не бывало Атасов. Вопли и ржание Валерки он, очевидно, научился не воспринимать, как человек, долгое время проживший у водопада, – я в десятом тут учился, в Киеве. Сто сорок вторую школу заканчивал. Возле метро КПИ. Родители, типа, на гастролях круглый год, вот меня сюда и направили под присмотр деда и бабули.

– Это который ментом был? – ввернул Протасов, на секунду отвлекшись от телевизора.

– Сам ты мент, Протасов. Дед был генералом КГБ. Даже МГБ, скорее, или НКВД. Он в отставку в пятьдесят четвертом вышел. Как Берию хлопнули – так сразу и подался из органов на гражданку, в народные, типа, заседатели.

– Ой, – Атасов подался вперед, забирая себе взятку. – Ой, Эдик, глядишь – и ты уже без одной… Так вот, в десятом классе мы в «кинг» резались. Каждый, типа, Божий вечер. Вместо штрафных – вода.

Армеец посмотрел на Атасова с интересом:

– Ка-как это?

– Одного «мальчика», типа, загреб – одна полулитровая кружка – твоя. Из-под кваса. Пьешь и радуешься.

– Толстостенная такая?

– Точно, – Атасов снова хлебнул из бутылки. Скотча в ней осталось немногим больше половины. – М-да… Самогон – самогоном. Причем хреново очищенный.

– Что такое «мальчик»? – заинтересовался Андрей.

– Валет, типа. При игре в «кинг» главное – последовательно не брать «мальчиков», «девочек» – дам, взятки с червовой мастью, в первую очередь короля, то есть «кинга». В этом весь смысл. Так вот, загреб двух вальтов, к примеру, – две кружки твои. Четверых тебе засунули, или «кинга» – четыре полновесные, гребаные кружки. А это – два литра, между прочим. После первого часа игры пробиться в туалет было, типа, нереально.

– Ой-ой-ой, – Протасов отвлекся от телевизора. – Да я как-то в пивбаре на Щербакова две трехлитровые банки пива выдудлил на спор, и нормально все, в натуре.

– Фу, – Армеец поморщился, – эти пи-пивные бары советского образца были такими га-гадюшниками. Я не х-ходил. Грязь, вонища, алкаши кругом. И пиво там мо-мочой отдавало.

– Аристократ, блин, хренов.

– Ну вот, ты, батенька, и без трех, типа, лап, – резюмировал окончание партии Атасов. – Протасов, запиши ему шестерку в гору.

К семи вечера игра подошла к концу, – расписывали «двадцатку». Атасов, подбивая бабки, предложил отправиться в ресторан.

– В «Дубовый Гай», например.

– Фи, притон бандитский, – бросил Армеец, выбираясь с кухни в поисках портмоне.

– Ты, можно подумать, профессор, в натуре. Нормальный кабак. Гоните лаве и погнали. Там хавка, реально, одурительная.

Уже совсем стемнело, когда они, наконец, захлопнули дверь квартиры Армейца и забрались в салон «Линкольна».

– Фары не забудь включить, лапоть, – посоветовал Армейцу загнанный на заднее сидение Протасов.

– Эдик, – Атасов хлопнул себя по лбу, – сначала ко мне домой. Гримо, типа, выгулять надо.

– И накормить, в натуре.

– Гримо – это святое, – согласился Армеец, запустил двигатель и аккуратно вывел «Линкольн» со двора.

* * *

Ресторан «Дубовый Гай», стилизованный под сруб, в духе капитана Флинта, Билли Бонса и прочих джентльменов с «Острова Сокровищ», громоздился на круче, окруженный с трех сторон старинным, запущенным парком. Четвертая стена ресторана переходила в практически отвесный склон, обрывавшийся вниз на добрую сотню метров. Одна из террас ресторана нависала над обрывом, подобно Ласточкиному гнезду в Крыму. С террасы открывался вид на широкую, заболоченную равнину, пересеченную узкой змейкой мелководной речки. Речушка несла загаженные городом воды в небольшое лесное озеро, почти скрытое от глаз склоненными к воде плакучими ивами, отчего издали казалось, будто какой-то сказочный великан рассыпал по салатовому ковру горсть громадных изумрудов. Дальний край долины подпирала высокая железнодорожная насыпь, а за ней, снова и снова – сплошные кроны деревьев с редкими крышами многоэтажек, торчащими над зеленым океаном, точно пни из высокой травы.

Можно с уверенностью утверждать, что в какой-нибудь другой, не такой богатой стране, ни озеро, ни речушку не обошли бы вниманием, устроив аквапарк с аттракционами, площадками для пикников и обязательным платным въездом. Сначала, конечно, вывезли бы десяток-другой самосвалов, набитых старыми аккумуляторами, ржавыми канистрами, сломанными санками, дырявыми шинами, банками, бутылками и прочим разнообразным мусором, покрывающим всю долину вдоль и поперек – только спустись в нее и посмотри под ноги.

Заброшенный парк, подступающий вплотную к «Дубовому Гаю» с южной, западной и северной сторон, был несомненным ровесником века, а то и старше. Родился в ту далекую эпоху, когда сосланный в восточную Сибирь Ленин сидел в деревне Шушенское, как таракан за печкой, висящего на волоске Сталина собирались исключать из семинарии, а Адольф Гитлер бегал в начальную школу, не помышляя о мировом господстве. Да и фамилии у всех троих еще были другими. Мир ничего не знал о фашизме, мировых войнах и ядерном оружии, не говоря уже о СПИДе и героине. И не был от этого хуже.

В общем, парк был очень старым. Оставалось только догадываться, какие замыслы лелеяли его создатели на заре XX века. Они давно канули в вечность. Время не пожалело их (оно никого не жалеет), а их детище преобразило по своему усмотрению. Широкие аллеи заросли травой, превратившись в волшебные солнечные поляны. Раскидистые дубы чередовались с корабельными соснами. Между вековыми деревьями петляла единственная, каким-то чудом уцелевшая дорожка, выложенная потемневшими от времени, но еще сохранившими желтый цвет кирпичами. Некоторые несли на себе полуистертые дореволюционные клейма, с «ятями» и твердыми знаками в окончаниях слов. Стоило один раз посмотреть, как дорожка, огибая сосновый бор, исчезает под раскидистыми кронами, и в голове сразу оживали образы Элли и Тотошки, которые пересекли Волшебную страну по весьма похожей.

Мы в город изумрудный

Пойдем дорогой трудной

Пойдем дорогой трудной

Дорогой непрямой…

Песенка из многосерийного мультфильма о приключениях девочки Элли всплыла в голове Олега Правилова, и он поморщился, вспомнив, как любила когда-то дочка слушать эту сказку, сидя у него на коленях. Были такие времена. Правилов приходил со службы, вешал фуражку на крючок, менял китель и галифе на синюю олимпийку и спортивные брюки со штрипками. Садился ужинать, а шестилетняя Лиличка забиралась ему на колено и рассказывала о своих делах в песочнице. Или о том, что куклы сегодня натворили. Правилов носил ложку с борщом через русую головку дочери, слушал ее щебет, под шумок пытаясь и ей всунуть пару ложек, и так ему было хорошо, что и вспоминать больно. Потом они перебирались в спальню, причем Лиля – обняв отца и стоя на его тапочках. Они шли вразвалочку, как два пингвина, большой и маленький. Затем Правилов укладывал в дочку кровать, брал с полки сказку Волкова, и читал. Были, конечно, и другие книги – «Пеппи Длинный Чулок» Астрид Линдгрен, «Белый Лоцман» Петра Бобева, еще какие-то, но почему-то именно «Волшебник Изумрудного города отпечатался в памяти Правилова. Любимая книга любимой доченьки.[43]