Конец света на нудистском пляже - Марина Васильева

Толик вздохнул и потер ушибленный бок. Он был тот самый мужчина с портфелем, которого Вера выставила из машины на улице Карла Маркса.

— Все равно как-то не по-людски.

— Не по-людски? — прищурился Магистр. Он залпом допил вино и вытер рот салфеткой, которую тут же бросил себе под ноги. — Что-то ты мне не нравишься в последнее время, брат Плацид. Не понимаю, почему, но не нравишься.

— Я сам себе не нравлюсь в последнее время, — опустил взгляд вниз Круглов. — Тот шофер в машине, вчера. Ведь он от суницилхолина умер, который я в его чай насыпал. Не будь этого, не было бы и аварии. Разве не так?

— Может, и так, — согласился Магистр. — Вроде бы именно этот препарат в избыточной дозе вызывает остановку сердца. А может, и нет. Только вот что я думаю, брат Плацид. Пора тебе менять имя.

— Это как это? — удивился Толик.

— А вот так это. Что-то тебя сомнения сильно одолевать стали. Против меня идешь, брат Плацид. Предать меня хочешь? Иудой именоваться возжелал? Делу изменить собрался?

От подобного обвинения Плацид согнулся чуть ли не пополам. Он почувствовал, как задрожали его ноги. Черные глаза Магистра пронзали Круглова насквозь, сдавливая в груди сердце. Еще хуже было от того, что бывшая жена смотрела на него без всякого сочувствия. Даже с презрением.

— Нет, — залепетал он, — нет! Я не Иуда! Я не Иуда!

— Вижу тебя насквозь.

— Не Иуда я!

— А коли так, то докажи свою преданность.

— Все сделаю, Магистр! Только прикажи.

— Вот мы сейчас покинем эту обитель. Навсегда. И отправимся сам знаешь куда. На свершение великого. А ты останешься здесь.

— Но, Магистр!

— Никаких но. Ты останешься здесь до тех пор, пока…

— Пока? — затаив дыхание, спросил Плацид.

— Пока те, что в подвале, живы.

Плацид шарахнулся от Магистра, как будто тот сказал ему, что он ходячая взрывчатка, которая сейчас взорвется.

— Что? — воскликнул он.

— Что слышал, — жестко ответил Магистр. — А как иначе ты собираешься доказывать свою преданность делу?

— Магистр, ты делаешь ошибку, — тихо сказал Плацид.

— Может быть, — согласился Магистр. — Может быть, и в самом деле я делаю ошибку.

— Ты делаешь ошибку, — повторил Плацид.

— Ты повторяешься. И заставляешь повторяться меня.

— Но как я это сделаю?

— А это уже не мое дело. Мое дело там, а твое здесь, когда ты справишься со своим малым делом, ты присоединишься к делу большому. Все понятно?

Плацид облизнул пересохшие губы.

— Да, я все понял.

— Наконец я слышу речь настоящего мужчины, воина, брата! — воскликнул Магистр и привлек Плацида к себе, обнял и прижал к груди. Плацид всхлипнул, и по лицу его покатились слезы. — Слезы? Как это замечательно! Они очищают твою душу от скверны. Не стыдись этих слез. — Плацид начал всхлипывать, Магистр стал гладить его по голове. — Это слезы раскаяния. Ведь ты хотел предать меня? Хотел? Твоя душа полна страха. Я это чувствую. Ты не в силах избавиться от него. Но он пройдет. Сразу же, как только ты убьешь тех, что внизу. Они твоя ступень к лестнице, ведущей к Полуденному небу. Перешагни эту ступень и забудь про нее. Кто бы они ни были, они всего лишь песчинка в океане времени. Итак, до встречи, брат Плацид. Я буду ждать тебя.

С этими словами Магистр вышел из дома и сел в машину. Ира была за рулем и ждала его.

— Как ты думаешь, он сможет? — спросила она.

— Нет, — Магистр покачал головой. — Он слишком слаб.

— Зачем же ты оставил его здесь?

Магистр пожал плечами и нажал кнопку на пульте:

— Он хотя бы будет охранять их.

Ворота открылись, и черный «Мерседес» Магистра выехал со двора. Ира оглянулась, чтобы в последний раз посмотреть на дом, который покидала. Покидала навсегда. Во всяком случае, так она думала.

А ее бывший муж, Анатолий Круглов, остался наедине со своим отчаянием. Он думал, что все-таки он несчастный человек, хоть Магистр и напророчил ему великое будущее и исполнение всех желаний.

И еще он думал, как выполнить то маленькое дело, которое ему было поручено. Как убить тех троих, что сидели в подвале.

— Товарищи, попрошу всех одеться и предъявить документы! — объявил Степанов. Он изо всех сил старался не смотреть на голых людей и поэтому запрокидывал голову назад. Казалось, что он высматривает в пустом небе птиц. — На одевание даю десять минут.

Каково же было его удивление, когда Степанов обнаружил, что его приказ самым наглым образом проигнорирован. Когда он опустил голову, то с ужасом увидел, что голые люди продолжали оставаться на месте. Никто из них одеваться не начал, и тем более никто не стал предъявлять документы.

— В чем дело, граждане? — стараясь быть строгим, спросил Степанов. — Я что, не ясно выразился?

Тут из рядов пленников вышел мужчина, тот самый, что колотил по рельсу. Из одежды на нем были только золотой крест на цепочке и очки.

— Прошу объяснить, на каком основании творится весь этот произвол? — срывающимся от гнева голосом спросил он.

— Никаких объяснений, — отрезал Степанов, — пока вы в таком виде.

— Чем вас не удовлетворяет мой вид? — гордо вскинул голову Эрнст Степанович.

— Вы голый. Вот оденетесь, тогда и поговорим.

— Как это, интересно, мы можем одеться? — усмехнулся Эрнст Степанович. — Когда вся наша одежда в палатках, а мы от них отрезаны?

Степанов поглядел внимательнее. Действительно, голые сограждане были отделены от своих палаток двойным оцеплением омоновцев.

— Костылин! — закричал Степанов. — Быстро окружить палатки и доставить к ним задержанных!

Путь к палаткам был тут же открыт.

— Идите, одевайтесь, — милостиво разрешил Степанов. — И не забудьте приготовить документы.

Но ни Эрнст Степанович, ни остальные, ни один из них не двинулись с места.

— Что такое? — удивился Степанов.

Эрнст Степанович поправил очки на носу и, гордо подняв голову, произнес:

— Мы вам официально заявляем, что это произвол, насилие и беззаконие. На каком основании все это происходит?

Степанов не выдержал.

— Быстро одеться! — закричал он.

Тут же из рядов выскочила бабенка, естественно, голая, и визгливым голосом закричала:

— Вы не имеете права орать на моего мужа!

От ее вида Степанова бросило в дрожь. Лицо его пошло красными пятнами. Остальные милиционеры смотрели на командира насмешливо. Всем было интересно, что он будет делать дальше.