Двоедушник - Рута Шейл

Ника вяло ковыряла ложкой прозрачные ломтики вареной капусты. Погрузиться в мысли о собственной незавидной доле мешало отчаянное желание пойти к себе домой, забраться под одеяло и провести там пару суток, не меньше. Антон сидел напротив с постным видом и тоже помешивал ложкой в тарелке. Запах щей, казалось, пропитал здесь все. Одежду и волосы точно.

Чтобы хоть немного продрать глаза, Ника раскрыла зеленую тетрадь, которую дала соседка.

На линованной бумаге теснились строки, выведенные угловатым ученическим почерком. Никиным.

– «Я знаю его с той стороны, где рвано», – прочла она вслух в перерывах между шумным прихлебыванием Князева, который все-таки принялся за суп. – «Он знает, куда выйти, чтоб не вернуться…» Хм.

И вдруг зажмурилась, затараторила с чужим, подхваченным где-то выражением. Как если бы сотню раз слышала песню и копировала врезавшиеся в память интонации певца.

Замолчала, чтобы перевести дыхание. Любовь Петровна замерла у плиты с полотенцем в руках. Задумчиво качала головой и отчего-то вдруг напомнила Нике ее собственную давно умершую бабушку.

Князев продолжал невозмутимо уплетать щи.

– Я знаю его с той стороны, где больно, когда сил уже нет: хватит, стоп, не надо… – почти прошептала Ника, понимая, что просто не сможет остановиться, пока не дойдет до последней строчки. – Я знаю ровно столько, сколько позволено, чтоб безнаказанно быть с ним рядом.

Сердце колотилось, как бешеное. Чертовы стихи. В самую душу влезли и все там перевернули… а ведь никогда поэзию не любила.

Игни… Игни, где ты? Как ты? Что с тобой сейчас?

– Любовь Петровна, я хочу… – начала Ника, еще не зная, о чем собирается спросить.

А соседка уже отвечала:

– Она сама тебе диктовала. Во сне. И кстати, можешь тоже называть меня Наставник.

– Наверное, мы что-то пропустили, – должно быть, в десятый раз повторил Антон и пнул подвернувшийся камушек. – Давай начнем сначала.

– Я устала, – простонала Ника. – У меня ноги болят. Может быть, ее вообще здесь нет…

– Где ей еще быть-то? Кладбище тут одно, – резонно заметил беспощадный Князев. Делать нечего – пришлось тащится к первой аллее и снова пялиться на каждый памятник.

После разговора с соседкой Ника была уверена, что сразу отыщет нужную могилу. Невидимая сила возьмет ее за руку и приведет, куда надо. Но эта самая сила то ли спала, то ли отсутствовала, то ли просто не понимала, что от нее требуется.

Вот и пришлось выкручиваться самостоятельно. Усопших с красивыми именами здесь оказалось предостаточно. С редкими – тоже. Изабелла, Муза, Стефания… Обнаружилась даже Афиногения.

Становиться Афиногенией Нике не улыбалось. Ей вообще разонравилась идея кем-то становиться. Отчаянно хотелось спать и домой.

Зато Князев прямо-таки пылал энтузиазмом.

– Алина? – предлагал он с таким видом, будто торговал картошкой на рынке. – Ядвига, хм? А вот, смотри, еще одна Вероника. Вы даже чем-то похожи.

– Тьфу на тебя, – вяло отреагировала Ника, едва скользнув взглядом по фотографии женщины с простым крестьянским лицом.

– Смотри, здесь еще тропинка. Кажется, в прошлый раз мы ее не заметили.

Ника считала, что они прошли по десятку подобных тропок, и ни на одной ее ничего не привлекло, но раз ему кажется…

Пришлось идти и проверять.

А ведь и правда, в этой части кладбища они еще не были. Иначе Ника наверняка запомнила бы неприметную оградку с маленьким крестом. Фото ребенка…

У Ники что-то всколыхнулось внутри. Накатила беспричинная тоска, и завертелось в голове: нет никакого смысла, все мы там будем…

Зачем вообще что-то делать, если в конечном счете каждый поступок, каждый нелегкий выбор, да что там – даже счастье, сведутся к периметру такой вот ограды? И кто-то другой будет ходить мимо. Совершать поступки, делать выборы, быть счастливым – до собственного итога.

А все, что останется от предыдущих, – маленькое овальное фото и выбитая на табличке дата с такой же странной дробью, как на этой. Даже непонятно, что означает.

– Чего ты там зависла? – Антон заметил наконец, что Ника не идет следом, и вернулся. Проследил направление ее взгляда, кивнул понимающе:

– О тщете всего сущего задумалась?

Послал же Бог экстрасенса.

– Я тоже часто думал. Раньше, когда Игни еще был… Прости, – тут же добавил он, правильно истолковав внезапный блеск в ее глазах. – Думал, жить незачем. Но ведь зачем-то я выжил. Значит, во мне есть смысл, которого я пока что не знаю. В каждом из нас. Может быть, мой смысл в том, чтобы спасать Шанну. Или в том, чтобы… Черт, я понимаю, что это звучит мелко, но что, если особого смысла нет? И в нашей жизни никогда не случится чего-то особенного. Такого, чтобы сказать: да, именно для этого я и живу… Надо просто просыпаться по утрам. Готовить еду. Спускаться в метро. Читать книги, узнавать последние новости. Стареть… и быть с кем-то рядом, потому что тогда не так страшно.

– Скажи, ты ее любишь? – очень серьезно спросила Ника. От его ответа зависело то, как она решит для себя вопрос о собственном существовании.

– Не знаю, – пожал плечами Антон. – Может, просто привык, что она всегда рядом. Может быть, что-то другое… Но я не могу бросить ее в беде. И еще хочу начать жить заново. Говорить то, что думаю. Делать то, что нравится. И с тем, с кем нравится. Я должен сказать ей это… Если сразу не пошлет, конечно, а то и огрести можно, у Шаннки рука тяжелая, – прибавил он совсем уже несерьезно.

– Я тоже много чего не успела сказать Игни.

– Мы оба не успели.

Ника порывисто развернулась и уткнулась лицом Антону в грудь, обхватив его за талию. Он обнял ее вздрагивающие плечи и покорно ждал, пока налетевшая буря исчерпает себя и унесется прочь. А Ника плакала не сдерживаясь, всхлипывая и подвывая.

Ее жизнь наводнилась новыми смыслами.

– Давай проверим там, – предложил Антон, когда Ника затихла и осталась стоять, не решаясь первой разомкнуть объятия.

– Да, д-давай…

В самом дальнем углу, усыпанный сухими ветками и палыми листьями, виднелся еще один памятник. Простенькая гранитная плита без фотографии. Урна с гравием – очень знакомым гравием. Ни фамилии, ни дат – только имя, выбитое простым и строгим шрифтом: Арсеника Аристархова.

– Это она, – хриплым от волнения голосом произнесла Ника.