Лабиринт тайных книг - Паоло Ди Реда
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я должна найти этого человека. Он один сможет открыть мне правду.
— Она приходила к тебе? — Раймон набрасывается на Марселя, едва видит его.
— Да, она приходила вчера утром и просила снова рассказать эту историю о мнимой смерти Джима Моррисона.
— Скажи ей, она может не беспокоиться. Моррисон точно умер, об этом говорил мне отец.
— Еще она спросила меня, знаю ли я что-нибудь о клошаре, который бродит по Парижу и который, возможно, и есть живой Джим Моррисон.
— Да, мне она тоже говорила об этом странном типе. Ты не знаешь, кто это?
— Понятия не имею. И я не мог ей ничем помочь. Но потом я проследил за ней и понял… вернее, увидел.
— Что?
— Что этот клошар — просто ее фантазия. Я видел, как она остановилась и разговаривала сама с собой посреди Вогезской площади. Потом начала плакать и бросилась бежать. Я, конечно, пошел за ней. Она снова вернулась на кладбище и там направилась прямым ходом к крематорию. Совершенно ясно, она знала, куда идет.
— Значит, дело не только в фантазии Жаклин…
— В каком смысле?
— В таком, что на Вогезской площади она каким-то образом узнала, куда ей нужно идти.
— Пожалуй, да. Я об этом не подумал. Во всяком случае, она искала именно ту комнату, где находится скульптура ящерицы.
— Видишь? Откуда она могла узнать о ней?
— А ты ей, случайно, не говорил? Помни, мы, проводники, не должны сообщать ничего, что…
— Шутишь?! Лучше скажи, что ты сделал дальше.
— Жаклин стояла перед дверью комнаты и пыталась ее открыть, но, разумеется, не смогла, дверь закрыта на ключ. Тогда я подошел и спросил: «Хочешь сюда войти?» Она ответила «да», совершенно не обратив внимания на то, что я появился в крематории ровно тогда же, когда и она. Казалось, будто она в трансе. Едва мы вошли в комнату, она без всяких колебаний направилась к статуе и попыталась вынуть оттуда содержимое. Абсолютно понятно, что она знала о медальоне. Я взял ее за руку, сдвинул планку в нижней части ящерицы, открыл тайничок и дал ей возможность взять то, что она искала.
Раймон в шоке:
— Значит, сейчас амулет у нее в руках… Знаешь, что это значит? Что у нас больше нет времени!
— Но мы ничего не знаем о месте встречи, и они тоже блуждают в темноте, как и мы. Может, пора помочь ей, открыться, сказать, кто мы такие?
— Сейчас это невозможно, Марсель. Жаклин должна дойти до всего сама, иначе ничего не получится. Мы можем лишь следовать за ней, быть рядом и охранять ее, чтобы с ней ничего не случилось.
— Тогда не остается другого выбора — только ждать, когда она сама приведет нас в то место, где все решится.
— Не знаю. У меня ощущение, что мы упускаем что-то важное.
— Это просто страх, Раймон. Так всегда бывает, когда приближаешься к цели, к которой шел слишком долго. Возникает страх, что все окажется просто карточным домиком, готовым рухнуть в любую минуту. Мы не знаем, где грань между реальностью и плодами нашего воображения.
— Ты мудро обо всем рассуждаешь, Марсель. Но я привык доверять своей интуиции. Мне бы не хотелось прибыть на встречу неподготовленным.
Марсель тоже боится. Он столько ждал этого момента. С самого детства. И сейчас он не хочет даже думать, что Жаклин может ошибиться. Потому что это их последний шанс.
Огонь, сотрясающий землю от центра земли,
Заставит дрожать башни Нового города.
Два блока огромных на долгое время вступят в войну меж собой,
Новую реку окрасит опять Аретуза[22]в багровый цвет.[23]
Сжимаю в руках медальон и вдруг слышу в голове эти странные, загадочные строки. Чувствую огромную тяжесть, будто на меня навалились все страдания мира. Готовится что-то ужасное — медальон не оставляет сомнений. Что-то ужасное, что заставит страдать огромное количество людей, что станет угрозой для всего мира. Начнутся новые воины, прольется много крови. Мне страшно… но я спокойна. Не все, происходящее со мной, плохо. Постепенно проясняются темные стороны моей жизни. Я начинаю понимать, что сейчас вокруг меня творится.
Клошар с Вогезской площади сказал, что он всего лишь друг моего отца. Перед смертью Джим Моррисон взял с него обещание, что когда-нибудь, если он встретит девушку, попавшую в такую ситуацию, в какую попала я, он поможет ей. Я заплакала, потому что мечта о живом отце осталась лишь мечтой. Все, что я теперь могу, — постараться узнать о нем как можно больше и сохранить это в памяти.
Медальон вибрирует. Я не должна бояться. Иду в зал, где висит картина Альдуса, и там на меня накатывает — я вижу башню. Очень высокую. Это башня замка. Туда я должна направиться, я ощущаю это совершенно четко. Но где она находится? Во Франции так много замков, и почти все с башнями. Неожиданно исчезает свет, озарявший картину, но медальон продолжает вибрировать. Я подхожу к ящику с материалами Альдуса, куда я положила дневник моего отца. Когда я беру в руки блокнот, на пол падает маленький листок. Я не замечала его раньше. Читаю, и строки сильно меня трогают. Это духовное завещание Джима Моррисона, моего отца.
«Из любви к Анн и к ее драгоценному дару прошу вас, напишите на моей могиле эту фразу на греческом: „КАТА TON ΔAIMONA EAYTOY“, чтобы однажды моя дочь смогла это понять».
Нет сомнений, дар — это я. И этот человек действительно был моим отцом. Плачу от боли и радости. Первый раз в жизни плачу о моем отце. Вспоминаю о бабушке. Я должна немедленно ей позвонить.
Раймон купил билеты заранее. «Норма» — это его любимая опера, первая, которую он услышал еще ребенком, вместе с отцом. В память об отце он не пропускал ни одной постановки оперы Беллини, композитора, также похороненного на кладбище Пер-Лашез.
Раймон весь внимание. Это главный момент — выход Нормы, которая говорит Оровезу и хору:
В книгах Судеб мне все открыто.
Там, на страницах смерти,
я имя гордых римлян читаю ясно.
Гибель их ждет, но не от галлов;
Рим сгибнет от нечестий своих и от пороков,
теперь нам ждать недолго;
час их пробьет, он близок,