Дом с синей комнатой - Рику Онда

Часто приезжаете сюда?

Вот как, довольно часто…

Значит, вы знаете, что из себя представляет город, его устройство? Много гуляли по улицам?.. Понятно.

Я не люблю оживленные улицы. Давайте покажу вам мой любимый маршрут.

Оригами?

Сейчас совсем забросил. Странно, но стоило мне уволиться и наконец найти на него время, как я потерял к нему всякий интерес.

Оригами помогало мне сконцентрироваться в перерывах, можно сказать, было моим спасением от напряженной и порой жестокой работы.

Я много размышляю в последнее время.

Полагаю, у каждого человека в жизни бывают периоды, когда он возвращается к какому-то определенному моменту в своем прошлом. У каждого он свой; это может быть момент величайшего успеха или что-то, о чем он не может забыть. Не обязательно что-то хорошее, нет. Это может быть период депрессии или затворничества. Не важно, плохой или хороший, — этот момент становится определяющим для человека.

Для многих людей это детство. Для кого-то — школьные годы. Или время, когда они достигли славы и признания. Это может быть что угодно, но по какой-то причине время от времени щелкает выключатель, и человек непременно оказывается в этом моменте. Неизменно думает именно о нем.

У вас есть такой момент?

Для меня им стало то самое дело. Работа над тем делом — определяющий мою жизнь момент. Бывает, занимаясь чем-то, я вдруг перестаю понимать, где нахожусь. Каждый раз в памяти всплывает один и тот же момент — я расследую то дело.

Говоря откровенно, «тот самый момент» — это моя первая встреча с ней в больнице. Моя точка отсчета, мой нулевой час.

Сложно понять?

Представим, что моя жизнь — это книга. В ней самой длинной главой, фрагментом, который чаще других читали, стало бы то самое дело. На этой главе книгу открывали бы так часто, что ее корешок погнулся бы на этом месте так, что книга сама открывалась бы именно на этих страницах. Вот что я думаю.

Я по-прежнему уверен в этом.

Можете назвать это личной предвзятостью, я не буду спорить.

Буду предельно откровенен.

Тогда моей целью была не поимка преступника. Я твердо заявляю об этом. Все, что я делал изо дня в день — это пытался доказать, что преступником была именно она.

Что ж, действительно, можно сказать, что детективу не подобает быть необъективным. Вдобавок на то не было никаких оснований. Только мое чутье. Подозреваемый мог бы легко возразить, подняв меня на смех.

Я и сам сделал бы так.

Но только не с тем делом.

Тогда я был абсолютно уверен, что это была она.

Моя уверенность никуда не делась. Наоборот, с годами она лишь укрепилась. Порой кажется, что я забыл об этом, но, бывает, вдруг становится так досадно, что я не могу уснуть.

Мы были повержены.

Я проиграл ей.

Я не жалел себя, расследуя то дело; коллеги даже называли меня маньяком. В их голосах звучало восхищение — им казалось, я подпитываюсь искренней ненавистью к злодею, совершившему массовое убийство. Но мною двигали иные причины. Я с самого начала знал, кто убийца. Я не старался установить личность преступника. Я просто не хотел ей проиграть. Я не мог дать ей выиграть. Вот что мною двигало.

Хотите знать, почему я был так уверен?

Я тоже много об этом думал.

Честно говоря, я до сих пор не знаю. Могу лишь сказать, что я понял это, стоило мне на нее взглянуть. Я разглядел в ней тот самый необъяснимый злой умысел, который ощутил на месте преступления, вот и всё.

Ха-ха, почти как любовь с первого взгляда, да?

Что ж, наверное, можно сказать и так. Зависит от того, на что вы отреагируете — на ее очаровательную, прекрасную сторону или на оборотную. Как две стороны одной монеты[90], верно? Другой детектив, однажды ходивший со мной на допрос, так восхитился ее красотой, что был решительно настроен во что бы то ни стало защитить эту бедную девочку и ради нее поймать преступника.

Мы смотрели на одного человека, но видели совсем разное.

И правда, это могла быть какая-то извращенная влюбленность. Ведь я был действительно околдован, и с тех пор не переставал думать о ней.

Официально основной целью расследования была поимка молодого мужчины в желтом дождевике, однако, с самого начала подозревая ее, я решил разузнать побольше о ее месте в семье, друзьях и социальных контактах.

Аосава были давно уважаемой в местном сообществе семьей, и я ожидал столкнуться с недовольством местных жителей и медицинской ассоциации префектуры в ответ на мои поиски и расспросы.

Однако сообщество настолько прониклось жалостью и симпатией к единственной выжившей из всей семьи Аосава, что весьма охотно помогало в расследовании и желало скорейшей поимки преступника.

Начиная с тех, кто долгое время были связаны с семьей Аосава, и заканчивая теми, кто перебросился с ними парой слов — мы опросили более шестисот человек.

Безрезультатно.

Ни одного намека на скандалы, обычно окружающие богатые семейства. Ни врачебных ошибок, ни подозрительных друзей или непутевых родственников, действительно ничего.

Тогда мы решили, что дело, должно быть, в самой семье.

Если уж никто не выметает сор из избы, то он наверняка должен был остаться внутри. Если она и была преступником, то должно было всплыть что-то — ссора внутри семьи или недовольство образом жизни…

Составив список школ, куда ходили дети, рабочих мест родителей и их близких друзей, я принялся методично обходить их всех.

И снова ничего.

Образцовые родители. Дружные дети. Прекрасные оценки, доброта и веселость, всеобщее обожание.

Я решил, что, должно быть, промазал.

Я никак не мог найти мотив преступления. Что-то, что заставит поверить, что она — преступница. Неужели это было преступление без мотива? Или она действовала в состоянии аффекта?

Эти мысли никак не сочетались с образом девочки, встреченной мною в больничной палате.

Быть не может.

Это должна быть она.

Я продолжал искать, день за днем.

Возможно, она хотела уйти из жизни сама и забрать с собой всю свою семью, но ей это не удалось? Убедившись, что они мертвы, она могла покончить с собой.

Полагаю, подобное очень на нее походило.