Анна Австрийская. Первая любовь королевы - Шарль Далляр

— Разве вы не дадите мне более никаких приказаний? — спросил он. — Когда же я увижу вас?

— Для чего вам видеться со мною? — спросила герцогиня.

Она решительно забыла все; слова эти были сказаны так натурально, что молодой человек был как бы поражен.

— Для чего? — повторил он машинально, как эхо.

— Вы меня спрашиваете, — продолжала герцогиня, — когда я увижусь с вами, чтобы сообщить еще какие-нибудь инструкции. Право, я сама не знаю. Может быть никогда, а может быть и завтра.

Вся жизнь ее доказала, что герцогиня де Шеврез была женщина не злая, особенно в любовных делах. Она сжалилась над расстроенным видом Поанти.

— Если этот день наступит, — прибавила она добродушным тоном, — вы найдете перед Самаритянкой, вместо известного вам нищего, карету, которая ездила за вами, и молодую женщину, которая привезла вас сюда. Но не думайте об этом и не рассчитывайте на это, — прибавила она.

Чтобы не слышать ответа, который растерявшийся молодой человек не был в состоянии дать ей, она быстро проскользнула по ковру до двери, прошла уборную и позвала Денизу. Молодая девушка была в той комнате, где оставила ее герцогиня. А так как она дремала на кресле, то герцогиня должна была дотронуться до плеча ее, чтобы разбудить.

— Пойдем, дитя мое, — сказала она.

Потом, пока молодая девушка делала вид, будто оправляется от сна, настоящего или ложного, от которого ее разбудили, герцогиня подошла к двери и сказала Поанти:

— Наденьте вашу повязку.

Поанти тотчас повиновался. У него не было ни воли, ни силы. Герцогиня и Дениза вошли в спальню. Дениза была бледна, и синие губы ее дрожали, а глаза горели. Только никто этого не приметил. Герцогине некогда было заниматься молодой девушкой, а Поанти с завязанными глазами не мог ее видеть.

— Проводи этого господина туда, где ты его нашла, — сказала герцогиня де Шеврез Денизе, отведя ее в сторону и говоря тихо, — а в особенности, — прибавила она, — не проболтайся ни одним словом.

— Будьте спокойны, — ответила Дениза со странным выражением, — я не способна изменить вам.

Она дотронулась до рукава полукафтанья Поанти кончиками пальцев, как будто ей было противно или страшно. Потом она сказала тоном спокойного равнодушия:

— Если вам угодно следовать за мною, то я провожу вас до кареты.

Вместо всякого ответа молодой человек позволил увести себя.

Пасро, упорно желая поймать двух зайцев в один капкан, попадает сам впросак

Прежде чем последуем за каретой, которая отвозила Поанти и Денизу к Самаритянке, мы должны вернуться к тому времени, когда молодые люди сходили с Нового моста и садились в карету, которая увозила их в отель Шеврез.

В ту минуту, когда карета тронулась с места, из-за угла, образуемого парапетом моста, вышел человек. Дениза и Поанти прошли в двух шагах, не приметив его. Человек этот ползком следил за ними, без сомнения, для того, чтобы они его не приметили. Сделав десять шагов, он медленно приподнялся. Он не мог видеть карету в темноте, но легко мог судить по стуку колес на мостовой не только о ее направлении, но почти и о расстоянии, которое она проехала.

— Понимаю, — сказал он, — это фальшивый путь. Ему завязали глаза и повезли дальней дорогой для того, чтобы он не знал, куда его везут. Я еще поспею.

Тогда он спустился с моста к набережной и вместо того, чтобы идти по тому направлению, по которому поехала карета, быстро направился к Лувру. Человек этот был Пасро. Он не потерял времени накануне вечером по выходе от кардинала. Ненависть более всех страстей подстрекает нравственную энергию. А Пасро чувствовал к своему сопернику ту желчную ненависть, которую могут чувствовать только такие натуры, в жилах которых течет желчь вместо крови. Не считая того, что он уже не сомневался в отношениях, существовавших между Денизой и Поанти после того, как видел собственными глазами, что Поанти вышел из дома молодой девушки, он чувствовал к Денизе ненависть такую же сильную, как и к Поанти. Утомленный поспешным бегом и опасными прыжками, которые он принужден был делать, когда гнался за Поанти и нищим, он вернулся в свою комнатку на улице Прувер по выходе из кабинета Ришелье не для того, чтобы отдыхать, но чтобы подумать на свободе. Надо было вернуться на улицу Этюв на то место, где Поанти наклонился и поднял носовой платок, который уронил его спутник. Это было не очень легко. Было уже темно, когда это сделалось, и Пасро, пробираясь в двадцати шагах позади двух товарищей и занятый исключительной заботой не потерять их из вида, а особенно чтобы они не приметили его, не обратил ни малейшего внимания на упавший и поднятый платок. Только гениальность кардинала показала ему важность этого обстоятельства, по наружности такого незначительного. Но теперь вся надежда его ненависти сосредоточилась в этом открытии. Носовой платок, брошенный на землю, был знаком, условленным заранее, и должен был указывать на какое-нибудь место. Очевидно, это место не могло быть мостовой, а одним из домов в этой улице. Ключ, отданный нищим Поанти по выходе из лодки, должен был принадлежать какой-нибудь двери, а дверь дому. Дом этот и надо было найти, потому что, найдя его, там можно было встретить Поанти. Еще не рассвело на другой день, а Пасро уже был на улице Этюв, ощупывая стены, считая двери, стараясь припомнить, в каком месте упал платок, и Поанти наклонился, чтобы поднять его. Но, несмотря на свои усилия, он мог только дойти до предположений до такой степени неопределенных, что сознался в невозможности серьезно положиться на них. Тогда он решился дождаться рассвета. Улица Этюв, не будучи коротка, не была также и длинна. Более внимательный осмотр домов днем, в случае надобности даже ловкий допрос обитателей, наверно, помогут Пасро узнать то, чего он желал с таким отчаянным нетерпением.

Он ждал. Когда настал день, он терпеливо принялся за дело. Но тут ему встретились затруднения, которых он не предвидел. Улица Этюв, сделавшаяся впоследствии грязной и жалкой, была в то время, по случаю своего соседства с Лувром, одною из самых аристократических улиц в Париже. Тут жили по большей части вельможи, приехавшие из Италии с Катериной Медичи. Но жестокие войны Лиги оставили там жестокие следы. Многие из этих домов были заперты уже давно. После двух часов бесполезных поисков Пасро не узнал ничего. Но наконец тот дом, в котором действительно была отведена квартира Поанти, остановил его внимание по крайней своей ветхости и таинственному виду. Пасро стал расспрашивать чулочника, лавка которого находилась напротив этого дома. Чулочник сказал ему, что в этом доме прежде жил, но очень давно, какой-то итальянский вельможа, который там и умер, и что с тех пор этот дом был брошен.

— Я более двадцати лет продаю здесь обувь, — прибавил он, — но никогда не видал там живой души.

Пасро овладел припадок безумного бешенства. Мысль, что он оставит на этой улице человека, которого он ненавидел более всего на свете, который непременно погиб бы, если бы он его нашел, и который, вероятно, спасется, потому что он не мог его найти, — эта мысль душила его, так что на губах выступала пена. Потом к этому примешалось самолюбие и еще увеличило бешеную ненависть. Что подумает о нем кардинал, похваливший его ум?