Сокровище Великих Моголов - Наталья Александрова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но сейчас подобных желаний у него не возникло, потому что Пташкин увидел торчащую из шеи любовницы рукоятку ножа. Деревянную рукоятку.
Этот нож Пташкин тоже знал – он не раз резал им хлеб, сыр или ветчину, когда кормил свою ненасытную любовницу. После любовных игр у нее всегда был зверский аппетит.
В голове у него еще крутилась робкая надежда, что это все же ролевая игра, что сейчас Елена Сергеевна откроет глаза и скажет, что с ней нужно сделать, – но он уже понимал, что никакая это не игра, что с ролевыми играми вообще покончено и, скорее всего, с непыльной, хорошо оплачиваемой работой тоже, потому что Елена Сергеевна Марецкая мертва… более того, убита…
А потом всякие мысли выветрились из его небольшой кудрявой головы, сменившись диким страхом.
Пташкин вскрикнул, развернулся и припустил прочь из кухни…
Пробегая через прихожую, он случайно увидел валяющийся на полу предмет. Очень странный предмет… раньше он такое видел, пожалуй, только в кино…
Пташкин пролетел мимо, выскользнул на лестничную площадку, скатился по лестнице, добежал до своей (точнее, служебной) машины и умчался на другой конец города.
И только тогда немного успокоился…
– Ты видел, на кухонном столе лежали какие-нибудь документы? – сурово спросил Сарычев, едва Владимир замолчал, закончив свой волнующий рассказ.
– Документы? – Пташкин выглядел так, как будто его только что разбудили от страшного сна. – Я… я не помню…
– А ты все же постарайся вспомнить!
Пташкин прикрыл глаза и наморщил лоб, послушно пытаясь вспомнить тот страшный день. Точнее, те несколько ужасных минут, которые он провел в квартире убитой начальницы.
И это ему удалось.
Вообще, события тех нескольких минут отпечатались в его памяти как на фотопленке – нужно было только их проявить. И уткнувшийся в затылок Пташкина холодный металлический предмет послужил прекрасным проявителем.
– Были документы, были! – проговорил он уверенно. – Несколько листков на столе лежало… но я их не читал, конечно… до того ли мне было?!
Тут он спохватился и полез во внутренний карман.
– Я сказал – никаких резких движений! – рявкнул Сарычев и снова ткнул в шею Пташкина тюбиком.
– Я ничего… я совсем… – забормотал тот. – Я вам только хотел медальон отдать… я его так с тех пор и ношу… Я квартиру снимаю, хозяйка пьющая, вороватая, вещь ценная…
– А, медальон… медальон можно! – смягчился Сарычев.
Пташкин протянул ему маленькую бархатную коробочку.
– Вот, это мне отдал ювелир… я не знал, что с этим делать, но раз уж вы все равно знаете…
Сарычев убрал коробочку в карман и переглянулся со мной. «Верю ли я этому барану?»
Я ему, пожалуй, верила – он был слишком глуп, чтобы придумать такую историю. Но тогда, выходит, в квартире Сарычева за те двадцать минут один за другим побывали Клык, Пташкин и еще кто-то неизвестный, кто ее и убил…
Ну, просто какой-то проходной двор!
Во всяком случае, Пташкин уже рассказал нам все, что мог, и дольше держать его не имело смысла.
Мы с Сарычевым обменялись красноречивыми взглядами, и Арсений уже хотел отпустить Пташкина, как вдруг тот снова заговорил блеющим голоском:
– Вы вот сказали, чтобы я вспомнил то утро… насчет документов, и вообще… и я тут вспомнил еще кое-что…
– Ну, говори!
Пташкин широко открыл свои голубые глаза, но смотрел при этом не на нас и не на что-то определенное – он смотрел куда-то в прошлое, в тот роковой день, когда была убита Елена Марецкая.
– Там… на полу… лежала такая маленькая золотая штучка… ну, которыми застегивают рукава рубашек…
– Запонка, что ли? – подсказал Сарычев.
– Вот-вот, запонка… она лежала на самом виду, около ноги Елены Сергеевны…
Я тоже явственно вспомнила, как вошла на кухню, как увидела босую ногу хозяйки… отдельно, чуть в стороне, лежала изящная домашняя туфелька. Но никакой запонки на полу не было…
А Пташкин продолжал, уставившись на что-то невидимое нам:
– Красивая такая запонка… с птицей…
– С птицей? – переспросила я. – С какой птицей?
– Ну, такая красивая птица… как бы сказать… – Он делал руками странные жесты. – Можно, я нарисую?
Я торопливо достала из сумки блокнот и ручку, дала Пташкину. И он неожиданно ловко и точно изобразил на листке из блокнота птицу. Не просто птицу – павлина с распущенным хвостом…
Вот интересно – оказывается, этот баран неплохо рисует…
Он перехватил мой взгляд и смущенно проговорил:
– Я в детстве очень хорошо рисовал. Особенно всяких птичек. В первом классе нарисовал таких красивых цыплят, меня учительница даже похвалила…
Надо же, какие в людях открываются неожиданные черты и таланты!
Впрочем, я отвлеклась на художественные способности Пташкина, а гораздо важнее то, что он вспомнил. Если он ничего не путает, на полу лежала запонка. А когда я пришла на место преступления – этой запонки там не было.
Что это значит?
Во-первых, что ее кто-то уронил до прихода Пташкина. Во-вторых, что ее кто-то забрал после его ухода. И этот кто-то, скорее всего, – убийца Марецкой…
И еще одно.
Где-то я уже видела похожую запонку…
Глубоко задумавшись, я упустила тот момент, когда Пташкин выскользнул из машины и бросился бежать, не оглядываясь.
Нет все-таки, какой фантастический дурак, правильно сказала Карина. Но ясно, что он оказался в квартире Сарычева по неудачному стечению обстоятельств, и убивать свою начальницу ему не было никакого резона. Да и кишка у него для этого тонка…
– Значит, вы поругались, ты ушел. Затем пришел убийца, а потом – этот баран Пташкин. Причем убийца еще не ушел, наверняка где-то спрятался. Так что Вове еще повезло, мог бы там и остаться мертвым на полу рядом с любовницей, если бы сразу не убежал. А убийца взял с пола ту штуку и ушел, а после него пришел Клык, забрал документы и тоже ушел. А уж после пришла я. И удивительно, что соседка их всех не видела. А может, видела, но решила все на тебя свалить. Ты ей ничем не насолил? Черт, ну где же я видела эту запонку?…
Тут я осознала, наконец, что разговариваю сама с собой, что никто мне не отвечает.
Я повернулась назад и едва не вскрикнула, до того страшным было лицо Сарычева. Весь какой-то сизо-красный, скрипит зубами и что-то бормочет. Глаза кровью налились, руки дрожат. Может, у него инсульт?
– Арсений, что с тобой? – испуганно спросила я. – Тебе плохо?
– А ты как думаешь? – вызверился он на меня, но тут же отвернулся. – Нет, мне хорошо! Мне просто прекрасно! Оказывается, она мне изменяла – и с кем? С этим… – Он прошипел неприличное слово, и я поняла, что он в бешенстве.