Дом у озера Мистик - Кристин Ханна

Энни прерывисто вздохнула, вытерла слезы и улыбнулась Нику:

— Извини, что я веду себя как маленькая девочка.

Она посмотрела на прикроватную тумбочку: стакан апельсинового сока, таблетки, тарелка с омлетом, тост. И ей снова захотелось плакать. Она не знала, что сказать Нику, человеку, который невольно приоткрыл дверь в ее прежнюю жизнь и показал ей правду.

— Тебе нужно что-нибудь выпить.

Энни вытерла нос и усмехнулась:

— Тебе виднее.

В первое мгновение Ник опешил, а потом расхохотался.

Ее недомогание продолжалось два дня, но и потом Энни чувствовала слабость. Ее желудок все еще оставался чувствительным, но она старалась не обращать на это внимание.

В пятницу они втроем поехали в Калалоч и провели весь день, бродя по пляжу. Иззи взвизгивала от восторга всякий раз, когда ей удавалось найти краба или песчаный доллар[1].

Они бродили по берегу, переворачивали камни в поисках скрытых «сокровищ», а когда солнце поднялось высоко, устроили пикник в потайном гроте. Потом Ник и Иззи, подойдя к самой кромке воды, плескались до тех пор, пока их руки не покраснели от холода. А когда солнце стало клониться к закату, они вернулись к машине и поехали домой. Энни сидела на переднем сиденье «мустанга» и держала на коленях пластмассовое ведро с ракушками и камешками.

— Папа, можно мы остановимся и купим мороженое, папа?

Ник засмеялся и легко ответил:

— Конечно, Иззи-медвежонок.

Энни смотрела на Ника и не узнавала его. За последние несколько недель он стал другим человеком, он улыбался, часто разражался смехом, подолгу играл с дочерью. Когда солнечные лучи падали на его лицо и озаряли золотистым светом, Ник преображался. Энни глаз не могла отвести от его похорошевшего лица.

Но в Нике было нечто большее: его сила и одновременно ранимость трогали Энни, а его нежная забота ее просто обезоруживала. Удар, который нанесла ему жизнь, был неоправданно жесток — нет ничего легче, чем разбить хрупкий панцирь идеалиста.

Энни смогла понаблюдать за Ником и поздним вечером, убрав со стола посуду и карандаши Иззи. Он снова стоял у озера, его фигура темным контуром была обозначена среди теней, но Энни скорее чувствовала, чем видела этот переход, видела едва заметный ореол его волос, широкий разворот плеч, лунный свет, скользнувший по его куртке.

Она бросила влажное посудное полотенце на кухонный стол и вышла из дома. Ей хотелось быть рядом с Ником, и, хотя это желание ее пугало, ее сердце в предвкушении невинной близости начинало биться быстрее. Рядом с Ником она сама становилась другой женщиной — живой, молодой, желанной.

Небо было усыпано звездами. Нестройный хор лягушек и сверчков смолк при ее приближении. Трава холодила ее ноги.

Ник стоял неподвижно, ссутулив плечи и свесив голову.

— Привет, Ник, — тихо сказала Энни.

— Привет, Энни, — вздрогнул от неожиданности Ник.

Его глухой голос казался шершавым, как старые выщербленные кирпичи. Ночной ветерок холодил лицо Энни, заползал под фланелевую рубашку. Казалось, это прохладные пальцы мужчины нежно гладили ее кожу.

— Тебе хочется выпить?

Ник засмеялся, но это был горький, совсем не веселый смех. Он протянул руку, нашел руку Энни и крепко сжал ее. Энни уже знала, что ему будет легче, если она заговорит. Не важно, что она будет говорить, ему нужно слышать ее голос, нужен якорь, чтобы сохранить устойчивость.

— Помнишь вечеринку в выпускном классе, когда Кэт ненадолго куда-то исчезла? — спросила она Ника. — Мы были на озере Кресент. Мы с тобой сидели у озера, рядом с охотничьим домиком, и говорили, говорили… Ты тогда еще сказал, что хочешь стать полицейским.

— А ты сказала, что хочешь быть писательницей.

Энни удивилась, что он это помнит. Неожиданно для себя, сама того не желая, она вспомнила девушку, которая и вправду хотела стать писательницей. Эта старая мечта теперь казалась ей нелепой и наивной.

— Это было до того, как я узнала…

Энни замолчала не договорив.

Ник повернулся и пристально посмотрел на нее.

— Что узнала?

Она пожала плечами и отвела взгляд.

— Не знаю. Как жизнь ускользает от тебя, пока ты стоишь в очереди в магазине, ждешь, чтобы заплатить за кварту молока, как уходит время и уносит все, что казалось неизменным и вечным, — юность, дружбу, надежды, любовь, мечты. Мечты — их оно уносит быстрее всего.

Она снова почувствовала на себе взгляд Ника, но не взглянула на него, опасаясь того, что может прочесть в его глазах.

— Знаешь, мне иногда кажется, что я тебя совсем не знаю, — сказал Ник. Он бережно взял ее за подбородок и приподнял голову. — Я слушаю тебя, слышу, чтó ты говоришь, но я не знаю женщину, которая это говорит.

Энни рассмеялась, ее смех трепетал, как ночная бабочка в темноте.

— Не ты один.

— Энни, что же с тобой случилось?

Его вопрос ошеломил Энни своей прямотой. Стало тихо, так тихо, что она слышала собственное дыхание. Она выпалила слова, которые причиняли ей боль, скороговоркой, на одном дыхании:

— Мой муж полюбил другую женщину. Он хочет развода.

— Энни…

— Я в порядке, правда. — Она пыталась придумать, что бы такое сказать, чтобы они вместе посмеялись, но, посмотрев Нику в глаза, прочла в них такое искреннее сочувствие, что силы, которые она собирала и копила все последнее время, покинули ее.

— Как это случилось? Я любила Блейка, я делала все, чтобы он был счастлив, но этого оказалось мало…

Ник горестно вздохнул. Энни чувствовала, что он пытается найти слова, чтобы утешить ее, и видела его огорчение, когда найти такие слова ему не удалось.

— Самое ужасное то, что все случается неожиданно, — сказала она. — Ты не подозреваешь, что однажды, когда ты подойдешь к нему сзади и поцелуешь его в шею, это будет в последний раз. Ты думаешь, что будешь всегда помнить, когда вы в последний раз занимались любовью, но не сможешь вспомнить, все ушло.

Энни говорила и сама удивлялась, как легко ей дались эти слова. Все время, прошедшее после признания Блейка, она прятала боль в своем сердце и хранила ее там, раздувала тлеющие угли мечтами и воспоминаниями. Но теперь этот огонь вдруг разом погас, и на его месте осталась лишь кучка пепла и глухая боль. Рана еще не зажила, наверное, она никогда и не заживет окончательно. Как сломанная кость, которая срослась неправильно, эта рана будет ощущаться всю жизнь. Стоит ей вспомнить какой-то случай из прежней своей жизни, она вспомнит и любовь, которая у нее когда-то была к Блейку. Но неистовый огонь прогорел, остались лишь угли и пепел.