Сердце Мириаля - Мэгги Фьюри

Вернувшись, Серима налила чаю себе и Гиларре и уселась напротив суффрагана.

— Итак, — сказала она твердо, — я жду твоих объяснений. Гиларра глянула на нее, затем на спящую девочку.

— Серима, — сказала она, — я хочу оказать тебе услугу. И, пользуясь ошеломленным молчанием Серимы, торопливо продолжила:

— У тебя нет времени на мужчин — не только в прямом смысле, потому что ты трудишься и днем и ночью, но и в переносном смысле, потому что не желаешь, дабы невежа супруг совал нос в твои торговые дела. Однако же, душенька, при этом ты забываешь о своем будущем — поразительная близорукость для такой умницы!

С этими словами Гиларра, подавшись вперед, взяла Сериму за руку. Та невольно дернулась и торопливо отстранилась. Она не привыкла к чужим прикосновениям и оттого их недолюбливала.

Гиларра, не сказав ни слова, убрала свою руку и продолжала как ни в чем не бывало:

— Скажи, Серима, что будет, когда ты умрешь? Кто воспользуется плодами твоего упорного труда, самоотверженности, самоотречения? Куда денется все твое богатство?

Слова суффрагана потрясли Сериму до глубины души. И в самом деле, как могла она оказаться настолько близорука? Все эти трудные годы после смерти отца она как одержимая укрепляла и расширяла свою торговую империю — и при этом ни разу не задумалась о будущем. Злясь и досадуя на себя, Серима порывисто повернулась к Гиларре:

— А тебе-то какое до этого дело? С каких это пор тебя беспокоит мое будущее? О да, когда-то в школе мы были друзьями, но с тех пор, как ты начала исполнять с ним свои обязанности суффрагана, ты ни разу ко мне и близко не подошла! И сегодня не пришла бы, если б не усмотрела в том какую-то выгоду для себя!

— Не для себя, а для нее. — Гиларра кивком указала на спящую девочку. — И, надеюсь, для тебя. Серима, я принесла тебе твою наследницу.

На миг Серима потеряла дар речи, ухнув с головой в водоворот самых разнообразных чувств. Она смутно гадала, зачем Гиларра это делает и кто настоящие родители девочки, но к любопытству примешивалась злость на такое бесцеремонное вмешательство в ее жизнь. Была тут и тень жалости к несуразной бледненькой пигалице, которая даже во сне держала во рту большой палец. Сильнее всего, однако, оказалось одно чувство — страх, даже ужас. Впервые в жизни Серима оказалась не способна справиться с ситуацией.

Как я должна о ней заботиться? С него мне начать? Что, если она заболеет — или уже заболела ? Выглядит она так ужасно! Где ее настоящие родители ? И что я скажу этому ребенку, которого попросту сунули мне в руки, точно отдали в дар вышедшее из моды платье?

— Нет! — выпалила Серима прежде, чем даже приняла решение. — Извини, Гиларра, но об этом не может быть и речи.

— Что ж, очень жаль, — негромко проговорила Гиларра. — Она, видишь ли, сирота и осиротела внезапно, в один день. Ее отец и мать были убиты. По приказу иерарха.

— Ну, уж в этом-то я никак не могу… Что?! Иерарха? Но, Мириаль милосердный, почему?

— Послушай меня, Серима. Пожалуйста, хоть минуту послушай. Я принесла девочку к тебе, поскольку ты одна можешь дать ей наилучшую заботу и защиту. Я не могу рассказать тебе всего… — Гиларра оборвала себя, многозначительно глянув на собеседницу.

Чтоб ты провалилась, подумала Серима, уже сгорая от любопытства. Как же ты хорошо меня знаешь!

— Продолжай, — обреченно вздохнула она.

— Родители девочки обладали сведениями, которые Заваль ни за что на свете не хотел сделать достоянием гласности. Ее отец… скажем так, с ним произошел несчастный случай. Мать… — Гиларра замялась. — Серима, ради нашей давней и незаслуженно забытой службы я доверяю тебе тайну, которая может стоить нам обеим жизни. Мать девочки была убита гвардейцами.

— Что?.

— Как я уже сказала — по приказу иерарха. — Гиларра прямо поглядела в глаза бывшей подруге. — Думаю, мы обе уже хорошо знаем, что Заваль не сможет больше совершить подобное злодейство. Однако же если эта история станет широко известна, она может поколебать доверие к новому иерарху. Я полагаю также, что лорд Блейд пожелает уничтожить всех, кто осведомлен о причастности к этому убийству Мечей Божьих, — и в этом-то главная проблема. Понимаешь, Серима, малышка видела, как убили ее мать.

Серима побледнела как смерть и поглядела на девочку с ужасом и жалостью.

— Кое-кто в Цитадели, — вполголоса, хрипло продолжала суффраган, — хотел избавиться от единственного свидетеля, но один храбрый молодой воин спас ее. Вдвоем с ним мы сумели скрыть бегство девочки. Теперь она нуждается в убежище, где могла бы расти в уюте и безопасности, так, чтобы никто не знал ее настоящего имени.

Сериму охватил ледяной, смертоносный гнев.

— Чья она дочь?

— Ты же знаешь, что этого я не могу тебе сказать. Ради ее безопасности — и твоей тоже.

— К чертям мою безопасность! — Серима вдруг вскочила. — Как смеешь ты являться в мой дом и слагать к моим ногам свои проблемы — точь-в-точь кошка, что притаскивает хозяйке полусъеденную мышь?! Тебе плевать, что ты перевернешь мою жизнь вверх дном, накликаешь на мою голову все мыслимые беды, всучив мне эту грязную полудохлую от заразы нищенку и…

— Она дочь вольного торговца Тормона.

На миг Серима так и застыла, не в силах ни шевельнуться, ни вымолвить слова. Затем она медленно опустилась в кресло, намертво вцепилась одной рукой в подлокотник, а другую выставила перед собой, словно так надеялась отгородиться от слов суффрагана.

— Аннас — дочь вольных торговцев Тормона и Капеллы. — Гиларра роняла слова нарочито медленно, и они словно камни падали в обманчивую гладь безмолвия Серимы.

Та закрыла глаза, не в силах смириться с тем, что иерарх осмелился совершить такое злодеяние с ее собратом по ремеслу. Само собой, дерзкие и независимые простолюдины наподобие Тормона и его жены находились вне юрисдикции и защиты Торговой Ассамблеи. Правдой было и то, что этот молчаливый смуглый человек с его смешным раскрашенным фургончиком много лет досаждал Серимее, как гвоздь в башмаке, — несмотря на то, что (а может быть, именно поэтому) был самым честным, трудолюбивым и удачливым среди независимых торговцев. На самом деле Серимее был по нраву этот человек. Когда бы ни пересекались их пути, он держался с Серимой на равных, как с собратом по ремеслу, — не более. Никогда Тормон не пытался опекать или принижать ее лишь потому, что она — женщина, занявшаяся мужским делом, никогда не выказывал к ней вражды, зависти или злобы только потому, что она обладает богатством и властью. Тормон обращался с Серимой точно так же, как с другими торговцами, — то есть вежливо, уважительно, но не забывая о честной конкуренции. До этой минуты Серима даже не представляла, как сильно он ей нравится. Она сделала глубокий вдох.

— Хорошо. Я возьму эту девочку. Как, ты сказала, ее зовут?

Каз проснулся с наступлением сумерек. К немалому его изумлению, в его неуклюжие, сонные пока мысли постучался вдруг иной разум.