Мстители двенадцатого года - Валерий Гусев

Осмотрелись, развьючили коней — сгрузили наземь топоры и пики. Нарубили дров, сложили их вразбежку кострами, заправили берестой. Местами купно воткнули в землю пики с флюгерами. Словно сгрудились возле них казацкие отряды.

Эта задумка из печального опыта самого начала войны вышла. Становясь на отдых, казаки беспечно ставили пики возле палаток флюгерами вверх. Французы это быстро заприметили, смекнули — очень хороший ориентир для артиллерии. Урон большой наносили. Пока не сообразили казачки, кто их выдает неприятелю на обстрел.

Буслаев еще раз все обсмотрел, похвалил своих, оставшись доволен. И гусары посмеивались — то-то будет ладно французу долбить пустой луг, расходовать заряды, ядра да картечь. А отстреляется — хоть голой рукой его бери.

Пять человек Буслаев оставил на месте, наказав разом запалить костры по сигналу и щедро в них подбросить сырья да гнилья ради пущего дыма.

— И сразу ворочайтесь — не попасть бы вам под обстрел.

— Убегем, ваше благородие, — заверили. — В карьер уйдем.

Палаточка у корнета Александрова очень даже ладная. Местами хоть и прожженная от костров, продырявленная картечными пулями, но латки на те места положены справные, мелким швом приторочены. И внутри — как в светлице. Матрасик под одеялом, шкатулочка со всяким нужным набором, зеркальце пришпилено, подсвечник в две свечи, полотенчико чистое — не то как у иного бойца — от портянки не отличить.

Параша и Александров сидели рядышком, подобрав ноги, и шептались. Корнет продолжал для Параши военную науку, хотя мысли обеих были от нее куда как далеки.

— Ежели на скаку отстреливаешься, — поучал корнет, — через левое плечо назад не стреляй — все одно промашки будут.

— А как же? — спрашивала из вежливости Параша.

— Поворачиваешься вправо, вытягиваешь руку с пистолетом, в локте ее чуть сгибаешь, поняла ли? Да ты слушаешь? Это меня поручик научил. Мы с малым числом гусар в засаду попали. Взялись удирать. Лошади наши приустали, а у француза свежие, начал нагонять. Мы с поручиком рядом скакали. Я было за пистолеты взялся, а он их у меня вырвал. Оба разрядил — первым выстрелом ближайшего француза из седла выбил, под вторым лошадь свалил. Потом свои пистолеты взял. Отбились.

— Он отважный, — чуть слышно сказала Параша.

— Настоящий гусар. — Александров поправил фитильки свечей. — Я ведь тоже в гусары метил, да не удалось.

— Что так? Ты, благородие, тоже не из последних.

— Не по средствам. — Вздохнул. — Мундир и снаряжение гусарские дороги больно, уланские попроще… Поди-ка, Параша, коней взгляни.

Параша вышла. Корнет взял зеркальце, пощипал верхнюю губу, где никак не всходили положенные улану усики. Однако загляделся — лицо чистое, свежее, глаза ясные. Опять чему-то вздохнул и вернул зеркальце на место.

Воротилась Параша, внесла горячий самоварчик. Корнет и крепостная девка пили чай с сахаром и пряниками. Мечтали каждый о своем, а выходит, что об одном и том же.

— Его невеста не дождалась, — невпопад сказала Параша. Александров даже не спросил: о ком же? Только проговорил:

— Ему от невест отбоя не будет.

— Я без него засохну. Ровно ромашка в зной-полдень.

— Лишь бы жив остался.

— И то ваша правда. Да и мне воевать теперь уж так-то пристало.

— Ты теперь куда, Параша?

— Возвернусь в свое село, соберу баб в отряд: мужики-то наши по лесам хоронятся…

Да, было и такое. Прятались иные мужики по лесам, оставив избы и хозяйства на сбережение своим бабам и девкам. Те и берегли. Порой удавалось, да вот себя не всегда получалось уберечь от алчного и голодного до женского тела француза. Но тем злее и беспощаднее становились бабы. И вилами насквозь протыкали, и головы косами срезали ровно податливый травостой. Всяко бывало…

— Пошла я, — Параша с трудом подавила зевок, устала. — Чтой-то грусть налегла. Хорошо почивать вам, ваше благородие.

Несмотря на возникшую приязнь, расстались суховато. Будто недовольные друг другом.

Волох стянул с ног старого князя сапоги, тот улегся на кровать, покряхтел, раскурил трубку.

— Ну, Лешка, как мыслишь?

— Да просто, батюшка. Ежели Шульц все исполнит…

— А исполнит ли?

— Петр Алексеевич, — непрошено встрял совсем уж распустившийся Волох, — нешто вы не исполнили бы за жизнь его благородия вашего сынка?

— А вот и не знаю! — вспылил князь. — И что ты рыло свое чумазое всюду суешь! Сапоги вон который день не чищены! — Помолчал, отвлекшись. — И где ты водку воруешь?

— Ваше благородие, — обиделся Волох, — казак не ворует, казак берет.

— И где берет? — князь заинтересованно привстал. — Показал бы.

— Да где есть, там и берет.

— А где есть?

Алексей с улыбкой следил за развитием интересной темы. Догадывался, что и батюшка, и Волох клонят разговор в одну сторону. Словно два клена свои ветки под одним ветром.

— Много где, — туманно поясняет Волох, поднимая с земли сапоги князя. — А что сапоги такие, так вы дороги не разбираете. Нет, чтоб по сухому пройтить. Да об травку обтереть…

— Нет, Алешка! Ты слышишь, как он крутит? Отвечай прямо! Где водка есть?

— В разных местах. — Волох на всякий случай пятится ко входу.

— Далеко? — настаивал князь.

— Не шибко далеко.

— Понял, Алексей? — хохочет князь. — У него вся саква бутылками набита! Так, что ли, казак?

— Ну уж… вы уж… вся саква… — И твердо отвечает: — Никак нет, ваше благородие! Не вся, место еще есть.

— Неси!

— Ветрено больно, — опасается Волох. Полотнище палатки и впрямь дергает сухой осенний ветер.

— Нет, ты понимаешь, Алексей, — кипит самоваром князь, — он утаил от своих командиров добытое в бою! А сейчас еще боится, что его унесет ветром.

— Ну уж в бою, — улыбается Алексей. — Батюшка, у нас не об водке сейчас речь.

— Об водке никогда сказать не лишне. — Грозно взглянул на Волоха. — Ступай! И пустым не смей вернуться!

— А сапоги, ваше благородие?

— Об траву оботру! Пошел! — пересел к столику, поближе к сыну. — Так что там Шульц?

— Ежели Шульц все исполнит в точности, француз клюнет. Тем более, что шибко зол на казаков. — Алексей перевернул многострадальную карту, взял перо. — Здесь, на взгорочке, поставит орудия, все три, и начнет тупо бомбардировать «казачий бивак». Зарядов жалеть не станет. А потом бросит в атаку всю свою конницу.

— Сколько сабель у него?

— С разведки донесли — до батальона.

— Много, — вздохнул князь.