Разделяй и властвуй. Нацистская оккупационная политика - Федор Синицын

Тем не менее ко второй половине 1942 г. партизанская деятельность в Прибалтике усилилась. Германские власти отмечали партизанскую активность на севере Литвы. Хотя основная часть партизан в этом регионе, по германским данным, состояла из советских военнопленных и евреев, которые смогли избежать заключения в гетто, представители местного населения оказывали партизанам помощь{1072}. Советский партизанский командир А.В. Рагуотис отмечал, что после заброски в Литву численность его отряда выросла с 13 до 300 чел., в том числе за счет пришедших из Латвии, а также бывших военнопленных{1073}. В сентябре 1942 г. в Латвии оккупационные власти отметили усиление активности советских партизан, которые действовали небольшими группами в восточной части региона{1074}. В то же время условия для партизанского движения в Прибалтике оставались тяжелыми. Комиссар Латышской партизанской бригады О.П. Ошкалнс отмечал, что их формирование сначала долго не могло перейти границу Латвийской ССР, так как его выбивали обратно. В Латвии помощь советским партизанам оказывало преимущественно русское население. Командир эстонского партизанского отряда Л.П. Мятинг указывал на аналогичную ситуацию в Эстонии{1075}.

В Литве ко второму периоду войны численность советских партизан составляла не менее 1432 чел.{1076}, в Латвии — 756 чел., в Эстонии — 339 чел.{1077}

В Крыму с ноября 1941 г. по октябрь 1942 г. действовали 3880 советских партизан. Во всех отрядах преобладающее большинство составляли русские (до 70%), следующими по численности были украинцы, а представители других народов составляли незначительную часть{1078}. На оккупированной территории Калмыкии (с августа по декабрь 1942 г.) действовали шесть подпольных улусных комитетов ВКП(б) и пять подпольных групп{1079}.

Несмотря на определенные успехи советской национальной политики, ее некоторые недостатки ослабляли эффективность ее восприятия населением оккупированной территории. В сентябре 1942 г. ГлавПУР РККА отмечал, что «политическая работа среди населения советских районов, временно захваченных немцами, находится в совершенно неудовлетворительном состоянии», в том числе «в печатной агитации… плохо разоблачается свирепый террор немецких оккупантов, их варварская грабительская политика, подлинная суть экономических мероприятий немцев… а также гнусная, лживая фашистская пропаганда»{1080}. Некоторые советские пропагандистские материалы были недостаточно конкретны и запаздывали с реагированием на факты, происходившие на оккупированной территории. Донесению содержания советской национальной политики до населения оккупированных территорий мешали технические трудности — в том числе недостаточно широкое распространение печатных материалов и проведение митингов и бесед с сельским населением{1081}. ГлавПУР РККА отмечал, что «политическая работа в тылу у противника проникает на незначительную глубину оккупированной территории и охватывает небольшое количество населения, главным образом, в районах действия партизанских отрядов». Проблемы с распространением советских газет были на Украине{1082}, а в оккупированной части Сталинградской обл. отмечалось почти полное отсутствие материалов советской пропаганды{1083}. Эффективность радиопропаганды ослабило то, что германские власти изъяли у населения оккупированной территории радиоприемники{1084}. Следует согласиться с мнением, что ошибочной была чрезмерная централизация советских органов, ответственных за разработку и реализацию пропаганды. Ситуация усугублялась тем, что у советских партизан и подпольщиков не было опыта ведения контрпропаганды{1085}.

Непродуманными в начале войны были отдельные пропагандистские посылы — например, разоблачение нацистов как «тупых садистов, желающих восстановить в России монархию». Такие утверждения не только не достигали поставленной цели, но и способствовали развитию недоверия к советской пропаганде{1086}. Многие советские листовки содержали материалы, построенные на юморе и карикатурах, что, как сообщал Л.П. Берия Л.З. Мехлису 6 сентября 1941 г., «не всегда отвечало обстановке и настроениям населения»{1087} оккупированной территории СССР. Материалы радиовещания на украинском языке, как сделали вывод советские власти, недостаточно затрагивали «темы о корнях и истоках ненависти украинского народа к немецким захватчикам, о патриотизме украинского народа, страдали риторичностью и поверхностностью»{1088}. Летом 1942 г. содержание советской листовки «Воззвание к народам Прибалтики», посвященной двухлетию вхождения в СССР, по германским данным, было с сарказмом воспринято латышским населением, которое «смеялось над [советскими] обещаниями» и отпускало иронические замечания в адрес «профессора Синагогенштейна» (имелся в виду председатель Президиума ВС Латвийской ССР A.M. Кирхенштейн[47]). Оккупационные власти сделали вывод, что эстонцы «не обращали… внимания» на советские листовки — очевидно, их содержание не вызывало доверия. Безусловно, в снижении эффективности советской пропаганды сыграли свою роль успехи вермахта, отмечавшиеся в первый период войны. Так, к сентябрю 1942 г., после стремительного наступления германских войск на южном фронте, в Латгалии, где ранее отмечались просоветские настроения, советская пропаганда несколько «утратила позиции»{1089}. В то же время советские власти осознавали недостатки в своей пропагандистской работе на оккупированной территории страны и старались их исправлять.

В целом в первый период войны произошла эскалация политического противостояния в среде населения оккупированной территории — одна часть его была на стороне СССР, другая — питала «национальные» устремления, третья — была «прогермански» настроенной (численность этой группы уже к середине первого периода оккупации существенно сократилась), четвертая — политически пассивной. Противостояние политических групп на оккупированной территории СССР несло в себе элемент «гражданской войны» — в первую очередь это касалось непримиримой борьбы между советскими партизанскими отрядами и коллаборационистскими формированиями, созданными оккупантами из числа представителей местного населения. Так, в Белоруссии советские партизаны даже к перебежчикам из числа коллаборационистов часто относились недоверчиво и их расстреливали{1090}.