Дневник нарколога - Александр Крыласов

— Сравнил жопу с пальцем, — перебил Навозов, — это специальные медицинские знания, нужные единицам, а компьютер должен знать каждый.

— Я пользователь, — напомнил Аникеев, — все, что нужно, я знаю.

— Во-о-о-от! — взвился Навозов. — Вот все вы так! Знает всего три клавиши, а уже гордится собой. Питекантроп. А нет бы, учебник прочитать, нет бы, в Интернете покопаться. Все хотите на халяву получить. Чтобы все вам на блюдечке поднесли, да кожуру очистили, да в рот положили, да разжевали за вас.

— Я тебе деньги заплатил?! — взвыл Аникеев.

— За такие копейки сайты не делаются, — разгорячился и Навозов, — это тебе не бока мять, тут мыслить нужно.

В комнате повисла нездоровая тишина. Раздраженный Аникеев уже пожалел об отданных деньгах, но врожденная деликатность не давала ему свободы выбора. Макс тоже решил не усугублять конфликт и взялся поставить новые программы на ноутбук Стаса. Пальцы Навозова запорхали по клавиатуре, время от времени он мотал головой и отбрасывал со лба вдохновенную прядь. Макс напоминал великого пианиста, который проводит мастер-класс для новичка. Стасик с ужасом наблюдал, как маэстро сносит все предыдущие установки на компьютере и устанавливает свои. Монитор то начинал мигать, то мертвел, то отдавал ядовито-желтым, а то виновато краснел. Из рукава Навозова вылетал очередной загрузочный диск, Макс втыкал его в дисковод, как патрон в обойму, и на рабочем столе исчезали последние знакомые ярлыки и появлялись абсолютно неведомые. Аникеев чувствовал себя так, как будто Навозов на его глазах насилует родимую дочь, да еще и предлагает насладиться самим зрелищем, а в его ушах всплыл голос соседа по лестничной клетке: «Никого и никогда не подпускай к своему компьютеру. Тебе же хуже будет».

— Погоди, — вдруг осознал непоправимое Аникеев, — ты что, и папку «мои документы» снес?

— Конечно, — кивнул Навозов.

— Там же была моя кандидатская, — застонал Стас.

— Предупреждать надо, — нахмурился Макс, — а ты что, кулема, на другие носители ценную информацию не переносишь?

— На какие носители?! — взвыл Стас.

— Например, на флешку, — издевательски просветил Навозов, — оказывается, существуют такие накопители информации, как флешки.

Аникеев ощутил неудержимое желание взять уже бесполезный ноутбук и со всего размаху обрушить на голову Навозова. Тот, затылком почувствовав напряжение, разлившееся в воздухе, сразу засобирался домой.

— Ну, я как забабахаю сайт, позвоню.

Аникеев ничего не ответил, кровавая муть плавала у него перед глазами, и в этой багровой пелене шевелились подозрительные червячки. «Давление скакануло, — понял Стас, — хорошо еще, что я молодой, а то ведь так и инсульт словить можно. Запросто. С такими „ваятелями“ парализует за нечего делать». Он взглянул на бумаги, оставленные Навозовым. На листе в левом верхнем углу сиротливо притулились три слова: тренд, отскок и волатильность. Термин «волатильность» был подчеркнут два раза и украшен покосившимся восклицательным знаком.

Навозов позвонил через полгода.

— Процесс идет, — обнадежил он, — скинь мне sms-кой свой электронный адрес. Увидишь, что я там забабахал.

— Русские медленно запрягают. Зато быстро распрягают и никуда не едут, — загробным голосом пошутил Стас.

Аникеев, который с жутким напрягом восстанавливал диссер, кляня себя за мягкотелость, скинул Навозову свою электронку, а потом не поленился посмотреть, что же там такого Макс «забабахал». В электронной почте непринужденно разместились две фотографии, выдернутые из недр Интернета. На одной лощеный доктор в белом халате с фонендоскопом на шее смотрел проницательно вдаль, а на другой медсестра со шприцем в дебелой руке своей улыбкой напоминала Джоконду, получившую среднее медицинское образование. Аникеев выругался и удалил сообщение.

Следующий раз Макс позвонил через четыре месяца.

— Я тебе такой фон придумал, закачаешься, — с ходу озадачил Навозов, как будто они расстались только вчера, — нужно еще десяточку накинуть. Слышь, Стас?

— Чтобы тебя опять перекособочило, ваятель хренов, — неожиданно для себя Аникеев вспомнил такие выражения, про которые лучше забыть, — ты помнишь, что взял у меня десять тысяч, а сайт так и не сделал? Подавись ими, мудон, но если ты еще раз возникнешь на моем пути, я их у тебя из пищевода достану. Та десятка — это плата за нашу с тобой разлуку, «за наше не гулянье под Луной, за Солнце не у нас над головами».

Навозов ответил короткими гудками, а Стас еще добрых двадцать минут разорялся в пикающую трубку. Он с удовольствием ощутил, что бесхребетность и политкорректность слетели с него как смирительная рубашка и он, наконец-то, свободен в своих выражениях.

На следующий день Аникеев встретил соседа, и тот за бутылку коньяка склепал ему сайт. За три дня. Правда, по нему не пришел еще ни один пациент, но сайт висит. Можете сами посмотреть.

Случилось так, что Глеб Холодцов на старости лет влюбился, и не просто влюбился, а в молоденькую. Он и сам-то был не шибко старый — сорокапятилетний крепыш, сохранивший все волосы и зубы, но его зазнобе только-только исполнилось девятнадцать. И поэтому трясла она его как грушу, тем более ведь было на что трясти. Холодцов по кличке Холодец или Студень был широко известен в своем родном городе Реутове и даже за его пределами. Глеб держал несколько магазинов, два городских рынка и раскрученный ресторан, где горожане покорно оставляли свои кровные, у него была любящая жена, двадцатилетняя дочь на выданье и два сына, четырнадцатилетних близнеца, радующие родителей своими успехами в английском и каратэ. Жизнь, можно сказать, удалась: Холодец договорился с властью, обошел на вороных своих конкурентов и пережил всех бандитов, пытающихся наложить лапу на его бизнес. Его доходы постоянно росли, а расходы устоялись, коттедж был достроен, и дальнейшая жизнь представлялась хорошо отформатированной лыжней, ведущей прямо на небеса. И вот, когда все так чудесно устаканилось и устоялось, на безоблачном горизонте Глеба возникло длинноногое чудо по имени Люся. Люся родилась в городе-герое Сердобске и в ближнее Подмосковье подалась от сильно пьющих родителей и слабо ухаживающих сверстников, которых больше интересовала самогонка, чем женский пол. Девушка сняла комнату у местной бабульки вместе с двумя такими же соискательницами счастья и устроилась продавцом на рынок Глеба. Там он ее милую, красивую и заприметил, а приметив, запропал. Люся оказалась девушка не промах, впрочем, как и вся современная молодежь, и поставила Холодцову условие: хочешь под старость лет быть над молодостью — плати. На следующий день она уже не торговала на рынке, а принимала душистую ванну в отдельной однокомнатной квартире. Потом пошла на курсы по вождению и записалась к косметологу и в фитнес-центр. Затем стала разъезжать по магазинам женской одежды и быстро разобралась, что чем вещь дороже, тем она статусней. Когда экзамены на права были благополучно сданы, естественно встал вопрос о покупке автомобиля. Глеб покряхтел, покряхтел, однако купил «альфа-ромео» вызывающе красного цвета, перевязал бантом и подогнал к окнам Люси. Далее резвой содержанке стало западло обитать в съемном жилье, и срочно потребовалась стодвадцатиметровая трехкомнатная квартира в новостройке, в которой пришлось сделать евроремонт и обставить хайтековской мебелью. Холодец был мужик небедный, и почва под его ногами своею крепостью напоминала лед, но с таким запросами, как у Люси, даже у него начались проблемы. В отлаженном бизнесе Глеба, как в мартовском льду, стали возникать опасные промоины и полыньи, грозящие окунуть сластолюбца в ледяную воду кредитов и долгов. Вместо того чтобы скирдовать капитал, Студень на пару с Люсей теперь тусовался по авангардистским выставкам и ночным клубам. У Глеба болела спина, ныли ноги, и ужасно хотелось спать, но он пытался во всем перещеголять молодых. В довершение всех бед в Холодцове проснулась безумная и неконтролируемая ревность, он довязывался не только к каждому телеграфному столбу, но и ко всем мужчинам моложе семидесяти лет. Скоро ревность стала носить настолько болезненный характер, что Глеб среди ночи вылезал из семейной постели, крадучись одевался и тенью скользил под окна Люси. Там он, ежась от ночного холода и воинственно колотя руками воздух, наблюдал за колышущейся шторой в ее спальне. В голове стареющего любовника возникали картины одна ужаснее другой: вот Люся совокупляется с юным художником, вот отдается мускулистому сантехнику, вот трахается с бригадой маляров. Иногда Студень поднимал с дороги булыжник, и только нечеловеческое усилие воли удерживало его от желания запустить камень в окно подлой изменщицы. Конечно, проще было подняться на третий этаж, постучать в дверь рогами или открыть дверь своим ключом, чтобы лично убедиться в измене, но… но… А вдруг в постели лежит одна Люся и дрыхнет без задних ног, набегавшись по дорогим магазинам? А вдруг там действительно кто-то есть? Тогда визит закончится смертоубийством голубков, и остаток дней ему придется провести за колючей проволокой, а Холодцу бы этого не хотелось. Реутов — город небольшой, событий там происходит немного, и роман Холодцова и Люси живо обсуждался на каждом углу. Сначала с Глебом перестали разговаривать жена и дочь, потом любимцы близнецы стали отворачивать глаза, забили на английский и связались с местной шпаной. А Люся все нагнетала: теперь она хотела выйти за Глеба замуж и стать соучредителем во всех его фирмах. Холодец пытался робко возражать, но тут же был беспощадно отлучен от девичьего тела, подвергнут опале и вынужден на коленях умолять о прощении. Простая сердобская девушка из неблагополучной семьи оказалась та еще стерва, она рассорила Глеба со всеми друзьями, партнерами и родственниками. Люся капризничала, устраивала истерики и скандалы, а Студень скакал вокруг нее на цырлах, потакая малейшей прихоти. В конце концов, несчастному был поставлен ультиматум: в течение месяца развестись с женой, взять две путевки на Барбадос и там устроить грандиозную свадьбу под шелест волн и крики попугаев. В противном случае Люся Глеба на порог не пустит и знать его больше не желает.