Жизнь, по слухам, одна! - Татьяна Устинова

– Будет теперь история, – пробормотала Катя. – Она такаяболтушка, эта Люба.

– Наплевать, – сказал Глеб, утешая ее. – Она меня видитпервый и последний раз. Поговорит-поговорит, а потом забудет, неинтересностанет. Без дополнительного притока информации.

– Ну да, – согласилась Катя. – Конечно.

Она и так была далеко, а тут ушла еще дальше.

Все правильно.

Никто никому ничего не должен.

Он придет в себя, дослушает до конца ее историю, даст ейсовет, как следует поступить в такой непростой ситуации, потом уедет и никогдане вернется.

Третий раз – последний.

Она пропустила его в квартиру, заперла дверь на все замки!

– Ванная там. Я открою воду и принесу тебе халат. Он ничей.Ниночка когда-то хотела подарить его Диме, но он от нее ушел. Она потом этотхалат видеть не могла и привезла мне. Он так и лежит нераспакованный. Так чтоможешь его спокойно надеть.

– Катя.

– Полотенца я положу чистые. Ты свою одежду просто свали напол, мы потом разберемся, что можно спасти, а что нельзя.

– Катя, что случилось?

Она не могла ему сказать, что случилось. Ничего неслучилось. Случилось, что его нет, а она уже почти поверила в то, что он есть.

Как об этом сказать?!.

Она стремительно ушла от него в глубь квартиры. Глебпроводил ее глазами. Вдалеке что-то грохнуло, потом полилась вода.

Глеб пожал плечами. Думать у него не получалось, и он незнал хорошенько, о чем именно следует думать.

Он пошел на звук и дошел до ванной, которая по размерам,должно быть, равнялась его белоярской квартире. Катя что-то делала возле огромнойванны.

– Мне нужно позвонить, а телефона нету, – сказал Глеб,морщась от сверкания. Пожар в голове разгорелся еще сильнее, как будто керосинуплеснули. – Дай мне телефон.

Она кивнула, обошла Глеба, и он опять двинулся следом заней. Как, черт возьми, можно жить в такой квартире, когда это не квартира, астадион?! Карту местности нужно выдавать при входе, чтобы не заблудиться!

На этот раз Катя оказалась в кухне, а может, и не в кухне,но, по крайней мере, там был стол, стулья и какие-то шкафы темного дерева, ивазы, и люстра, низвергающаяся с высоченного потолка, и еще плита была, а наплите кофейник.

– Кофе хочется, – жалобно сказал Глеб, рассматриваяначищенный медный бок кофейника. – Свари мне кофе.

Она молчала, и он посмотрел на нее.

Она держала в руке мобильную трубку, и вид у Кати был дикий.

– Что?

– Это не мой телефон, – выговорила она быстро. – ЭтоНиночкин.

Глеб подошел и взял у нее трубку.

– Где ты его взяла?

– Я не знаю! Глеб, я не помню! Наверное… наверное, я егосхватила, когда увидела, что Ниночка лежит… наверное, он с ней рядом лежал, и яего схватила…

– «Наверное» лежал или точно лежал?

– Я не помню! – отчаянно закричала Катя Мухина. – Я не знаю!Я сейчас стала искать свой телефон, а нашла этот!..

– А твой где?

Одним движением Катя вытряхнула на стол содержимое своейсумки. Покатилась и упала на пол ручка. Записная книжка плюхнулась корешкомвверх и растопырилась, как жаба. Спичечный коробок отлетел в сторону. Пачкаледенцов прошуршала пластмассовым шуршанием. Духи. Сигареты. Плоский квадратныйпакетик дамского назначения.

– Вот он! – Катя выхватила из середины телефон. – Я по немузвонила тебе все утро! Ниночкиного я не видела и не знаю, как он сюда попал!

Глеб вдруг начал соображать.

До этого почти не соображал, а тут вдруг начал.

– Во сколько тебе звонила Ниночка? Ночью, когда ты к нейпоехала! Во сколько это было?

– Глеб, я не помню. Я спала, она позвонила, и я к нейпоехала…

Глеб пролистал записную книжку Катиного телефона, потомтого, другого, и сказал:

– Так. Никакая Ниночка тебе не звонила.

Катя быстро опустилась на стул, словно у нее подкосилисьноги.

– Глеб Петрович, вы хотите сказать, что я сумасшедшая? Я несумасшедшая, правда!.. Я нормальная! И я точно помню, что она мне позвонила! Ипозвала меня на помощь, но я опоздала!..

Если бы Катя Мухина была прежней Катей Мухиной, утренней,так сказать, она бы непременно зарыдала. Она бы решила, пожалуй, что еесознание проделывает с ней ужасные вещи. Она бы решила, что у нее опятьначались видения и провалы в памяти.

Нынешняя, дневная Катя точно знала: Ниночка ей звонила. Онаничего не придумывает. Никаких видений не было.

Глеб Звоницкий отошел от стола, пошарил на полке, нашелчашку, налил себе из медного кофейника холодного кофе и глотнул.

Горький и крепкий, кофе стек по воспаленному горлу, и этагоречь была приятной и ободряющей.

– Хорошо. Ты не помнишь, когда она позвонила. А когда выуехали с вашей вечеринки, ты помнишь?

– Конечно. В половине двенадцатого. Там еще бал был вразгаре! А мы уехали, потому что Димка собирался к ней и она боялась, что онприедет, а ее нет.

Глеб опять просмотрел записные книжки в обоих телефонах.

– Смотри. В памяти твоего мобильного ее последний вызов вдевять часов. Она тебе звонила в девять?

– Ну да. Она за мной заезжала.

– И больше вы по телефону не разговаривали?

– Глеб, мы разговаривали друг с другом без всякого телефона!Мы весь вечер разговаривали!.. А потом она позвонила мне ночью.

– Вспомни, что именно она сказала.

Катя закрыла глаза. Это было очень страшно – вспоминать, чтоименно сказала ей умирающая Ниночка!..

– Она сказала: «Помоги мне! Мне плохо! Я дома, и мне плохо».– Катя перевела дух. – Вот и все. Нет, кажется, еще: «Приезжай быстрей».

– Так. В полдвенадцатого вы разъехались…

– Нет, она повезла меня домой. Она меня высадила и уехала ксебе, на Фонтанку.

– Ты поднялась к себе, легла спать, и тебя разбудилтелефонный звонок.

– Да.

– С чего ты взяла, что звонит именно Ниночка? У тебяопределился номер? Или ты узнала голос?

– Как с чего? – пробормотала Катя. – Просто я всегда знаю,когда она звонит… Нет, подожди, что ты хочешь сказать?