Vagina obscura. Анатомическое путешествие по женскому телу - Рэйчел Гросс

женщин возможности зачать ребенка, беременность «считалась почти преимуществом “два в одном”», говорит доктор Элизабет Стюарт, которая провела первую операцию Гриффит. И продолжает: «Понятно, что тогда в подходе к эндометриозу присутствовал некоторый сексизм. Полагаю, он никуда не делся».

Но идея о том, что Гриффит и другие женщины с эндометриозом сами виноваты в своих страданиях, уходит корнями в более далекое прошлое. Чтобы понять причины, мы должны перенестись в Древнюю Грецию.

Для греческих врачей матка была не обычным органом, а зверем, который рыщет повсюду, томимый жаждой секса и материнства. «Животное внутри животного, – писал врач Аретей из Каппадокии во II веке. – Одним словом, она совершенно беспорядочна». (Пенис тоже воспринимался животным, так что в греческие времена такое понимание было вполне обычным.) По сравнению с мужчиной женщина более влажная и губчатая, но ее матка – легкая и сухая[477]. Из-за этого она якобы всегда охотится за влагой, и поиски провоцируют ее контакт с другими внутренними органами. Не достигнув своих целей, она впадает в угрюмость и меланхолию, вызывая хаос во всем женском теле. Она колотит по кишечнику, легким и сердцу, что может привести к обмороку, спазмам или удушью ее обладательницы.

Это «чрезвычайное страдание», как выразился Платон, вызвано тем, что женщина позволяет своей матке оставаться бесплодной слишком долго после полового созревания. Этот орган, согласно текстам Гиппократа, был «источником всех болезней».

Наиболее часто описывалось состояние hysterikê pnix, или «удушье матки», когда она будто дергалась вверх и вниз по телу. Особенно уязвимыми перед этим недугом считались вдовы и молодые незамужние женщины. Но когда матка ускользала, ее можно было привлечь обратно запахом. Если орган было необходимо поднять, врач размахивал душистыми веществами перед носом дамы, если опустить – он клал их рядом с нижней частью тела. Другие методы лечения были не так приятны. Один из них – окуривание, при котором во влагалище через тростниковую трубочку вдували горячий воздух[478]. Еще один – тугое перевязывание живота, так врачи намеревались удержать матку на месте. И наконец, кровопускание путем прикладывания пиявок к шейке матки или половым губам.

Сегодня слово «истеричка» часто употребляют для того, чтобы списать женщин со счетов как иррациональных и сверхэмоциональных. Но в Древней Греции это был медицинский диагноз[479]. Лечение всегда оставалось одинаковым: «святая троица» брака, секса и беременности. Считалось, что половой акт обеспечивает необходимую влажность и взбалтывает жидкости организма. Младенцы же были смыслом существования матки: они утяжеляли ее и удерживали на нужном месте. Греки описывали этот орган как печь, в которой варится мужское семя, чтобы зародилась новая жизнь. Но печь должна что-то нагревать, иначе она перегреется сама. А если женщина слишком долго не беременеет, она становится восприимчивой к движениям матки и сопутствующим заболеваниям. Матка, как и женщина, должна быть занята.

Вы, возможно, думаете, что появление техник вскрытия трупов должно было привести к корректировке представления о блужданиях матки. Но нет. Во II веке Гален, упорно игнорируя клитор, подтвердил, что матка на самом деле не свободно перемещается по организму: она прикреплена к стенкам таза гибкими связками, или мембранами. Он сделал вывод: болезни матки на самом деле вызваны тем, что эти связки набухают кровью, а также мужским или неоплодотворенным женским семенем, которое разлагается внутри и выделяет вредные вещества. Вследствие более влажной натуры женщинам нужно ежемесячно кровоточить, чтобы избавиться от лишней жидкости в организме и избежать печальной участи.

Пришедшие на смену Галену знали о связках матки, но многие просто включили эту новую анатомию в старую структуру. Одни говорили, что матка движется, но ее тянут обратно высокоэластичные связки. Другие продолжали рекомендовать ароматерапию, мотивируя это тем, что она может расслабить или напрячь эти связки. Идея блуждающей матки перекочевала с Запада на Восток и веками господствовала в медицине, как утверждает Хелен Кинг, профессор классических исследований Открытого университета Великобритании, в публикации «Однажды в тексте: истерия от Гиппократа»[480]. Даже нюхательная соль Викторианской эпохи объяснялась той же логикой: предполагалось, что она приводит в чувство падающую в обморок женщину, возвращая на место ее матку[481].

Почему идея блуждающей матки была такой живучей даже после того, как прогресс в изучении анатомии доказал ее ошибочность? У Кинг, исследующей отношение к менструации в Древней Греции, есть своя теория. «Это очень действенный способ удержать женщин на месте[482], – считает она. – Так можно заставить их сосредоточиться на деторождении. А другие варианты существования объявляются угрозой для их здоровья».

Объяснения истерики менялись, но одно оставалось постоянным: она считалась заболеванием с биологическими причинами. И пусть оно ограничивало женщину ее репродуктивной функцией, оно хотя бы давало твердый диагноз, название ее боли. К ХХ веку ситуация начала меняться. Вскоре медицина стала считать истеричных женщин не пациентками, страдающими телесным недугом, а невротичками, все проблемы которых кроются в голове. К 1900 году слово «истерика» практически утратило связь с маткой.

Чем объясняется такая резкая перемена? За это мы можем снова поблагодарить Фрейда.

* * *

Француженка в обмороке откидывается назад[483]. Ее глаза закрыты, грудь в корсете выпячена вперед. Над ней, толпясь, склонились несколько бородатых джентльменов. В центре сцены, изображенной на картине 1887 года «Клинический урок в Сальпетриер», седовласый мужчина в черном костюме указывает на нее жестом. Он иллюстрирует ее позу: пассивную и безвольную, тело перекинуто через руку ассистента и выгнуто дугой. Это классическая поза истерика. Картина на десятилетия станет культовым изображением истерии.

Седой мужчина на полотне – Жан-Мартен Шарко, невролог и директор Сальпетриер, психиатрической лечебницы под Парижем. Он получил известность благодаря выявлению таких заболеваний, как рассеянный склероз, афазия, синдром Туретта и боковой амиотрофический склероз (БАС), который во Франции до сих пор иногда называют болезнью Шарко. Но его любимым увлечением всегда была истерия. В XVII веке она чуть не умерла недостойной смертью, запутавшись не в науке, а в колдовстве и демонах. Шарко возродил ее из пепла. Другие высмеивали истерию как болезнь ведьм и симулянтов, а он утверждал, что на самом деле это органическое заболевание – просто оно поселяется в мозге, а не в репродуктивных органах[484].

Ко времени Шарко психиатрические больницы вроде Сальпетриер распространились по всей Европе, и многие из них были заполнены так называемыми истериками. Стандартные методы лечения XIX века оставались ничуть не менее жестокими, чем в Древней Греции: пиявки, таблетки, мышьяк, опиаты, принудительная рвота. У Шарко были свои подходы. Каждый вторник в созданном им для этой цели амфитеатре на пятьсот мест он демонстрировал истерический приступ, гипнотизируя пациентку звуками гонга или камертонов[485]. Он стал считать эти приступы прекрасно поставленным танцем, длящимся пятнадцать-двадцать минут, в котором жертва выполняет одни и