Блюз бродячих собак - Карина Тихонова

Я моментально вспотела от умственных потуг.

Господи, как все сложно между полами! Нет, одной все же спокойней.

Я быстренько собралась и пошла привычной проторенной дорогой к салону красоты на Октябрьской.

Была еще одна причина, по которой оставаться одной в моем нынешнем положении было бы благоразумней.

То, что я делала сейчас, называется подлостью. Да-да, нечего себя успокаивать! Подлостью!

Но подлостью это называется только до поры до времени. Как будет называться то, что мне придется делать после?

Не преступлением ли?

Я упорно гнала от себя мысли о завтрашнем дне. Знаменитый русский «авось» вставал передо мной во всей своей оптимистичной красоте. И я надеялась на него, потому что надеяться больше было не на что.

И не на кого.

«Незачем тащить за собой в помойную яму приличного человека, — сказала я себе, вспомнив довольного жизнью Родиона Романовича. — Живет человек спокойно — и пускай себе живет! Не вмешивай его в свои сложности. Очень хорошо, что он тебе не звонит».

Но, как я себя ни уговаривала, на душе царила осень.

Давно мне не было так легко и просто общаться с человеком, как это получилось с соседом по самолетному креслу. Бог его знает почему. Я — человек довольно не коммуникабельный, к тому же изрядно одичавший за прошедшие полгода. Посторонних людей я не люблю и боюсь.

Работа не в счет. Это совсем другое ощущение. Там посторонние люди преображаются в осажденную крепость, которую мне предстоит завоевать, и чем труднее задача, тем интересней искать ее решение. К тому же, респондентов не приходится пускать к себе в душу.

Размышляя таким образом, я добралась до салона, где работала Лара. Немного постояла в стороне, разглядывая свое отражение в тонированном стекле. Впрочем, я уже пресытилась чувством удовлетворения от своей внешности и удовольствия не испытала.

«Вот еще один человек, который мне неожиданно понравился, — думала я, открывая дверь, — и которого я предаю. Господи, что же мне делать? Продать квартиру и убежать из Москвы? Куда убежать? И потом, квартиру так быстро не продашь. Это процесс длительный. Разве что за копейки… Не хочу за копейки!»

— Привет!

Я очнулась от своих невеселых размышлений и подняла голову. Лара смотрела на меня, и лицо ее было таким же грустным.

— Привет.

— Как дела?

— Средней паршивости, — ответила я. — А у тебя?

— Аналогично, — ответила она коротким емким словом.

Я уселась в кресло клиента, Лара привычно взялась за мою голову. Поворошила волосы, сняла с лица косметику, осмотрела кожу.

И принялась за работу.

В этот раз она была странно молчалива, и в мою душу закралось сомнение: уж не догадалась ли она о том, что казачок-то засланный?

От такого предположения я немедленно утратила дар речи и просидела целых сорок минут молча, как рыба.

— Ну вот, — хмуро сказала Лара, убирая с меня длинную прозрачную накидку. — Стрижку я тебе поправила. Корни пока рано красить, можно еще недельки две подождать. Краситься хочешь?

— Не хочу, — ответила, я испуганная ее неприветливостью.

— Ну и слава богу, — пробормотала Лара себе под нос. Столкнулась с моим взглядом в зеркале и виновато пояснила:

— Прости, ради бога… Просто сегодня такой день…

— Какой? — сделала я вид.

Она немного поколебалась.

— Паршивый. День рождения.

— Господи!

Очень надеюсь, что Станиславский моего фальшивого изумления с того света не расслышал. «Садись, два», — как сказала бы Людмила Константиновна.

— Ненавижу этот день.

На этот раз я удивилась искренне.

Лара хмуро посмотрела на меня:

— А ты любишь свой день рождения?

Я подумала и пожала плечами:

— Не очень… Но сколько мне лет и сколько тебе! Большая разница.

Лара бросила в пустое соседнее кресло снятый халат.

— Двадцать шесть, — задумчиво произнесла она. — Да, конечно, это не срок… И все равно отчего-то муторно на душе. А у тебя когда День рождения?

— В октябре. Седьмого, как у Путина.

— «Весы», значит…

— Ага, недовешенная, — созналась я.

Лара подняла брови:

— В каком смысле?

— Это отец так говорил. Я худая была всю жизнь, вот он меня так и называл.

— И сейчас так же называет?

— Понятия не имею, — ответила я. — Он сбежал, когда мне было восемь лет.

— Прости…

— Да ладно!

Мы снова помолчали.

— Слушай, — с усилием начала вдруг Лара, — ты не торопишься?

— Нет, — ответила я обреченно. Все, что она скажет дальше, я себе уже примерно представляла. Как и то, что я ей отвечу. И от этой определенности хотелось выть.

— Тогда давай выпьем по бокалу шампанского?

— Давай.

— Нет, правда, не торопишься?

Лара оживилась так искренне, что мне стало совсем хреново. Ой! Извините, оговорилась. Я хотела сказать, что настроение стало совсем упадническим.

— Я не тороплюсь. А ты, что, с друзьями не отмечаешь?

— Нет у меня друзей, — ответила Лара.

— Почему?

Она пожала плечами:

— Как тебе сказать… Я, вообще-то, не москвичка, приезжая…

— А-а-а… Понятно.

— Да честно говоря, дома тоже не особенно дружила. В женскую дружбу я не верю, а мужики просто поперек горла стоят… Никого не хочу видеть.

Она спохватилась и виновато посмотрела на меня.

— Не беспокойся, я понимаю, — успокоила я. — Тебе хочется пообщаться со случайным попутчиком. Как в поезде.

— Да, наверное…

Я поднялась с кресла и тряхнула головой:

— Давай, собирайся. Только подождешь меня минут десять. Ладно?

— Слушай, ничего не нужно мне дарить! — запротестовала Лара, правильно уловив мое намерение. — Не выдумывай…

— Ну, цветы-то я могу купить? Просто ради приличия?

Она рассмеялась чуть веселей:

— Ну, хорошо. Иди, я подожду.

Я вышла из салона, перешла дорогу и направилась к небольшому магазинчику, стоявшему особняком среди больших домов.

В магазинчике было немноголюдно. Играла негромкая музыка, продавщицы, собравшись в одну группу, обсуждали новый номер «Бурда Моден».

Я неторопливо прошлась вдоль витрин.