Клинком и сердцем. Том 2 - Ирина Успенская

— Так вот, о лесном трактире! — вернулся он к тому, что начал говорить ещё перед самым мытьём. — Скажи, Альс, тебе здесь ничего странным не кажется?

И коротко пересказал то, что услышал от магессы, добавив собственные соображения.

— Вот, значит, как… — буркнул Аластор, мигом мрачнея. — А я ещё думал…

Потёр розовое от жара плечо и пояснил:

— Я же лошадей на конюшню ставил. А она чистая, понимаешь? Не так, словно её почистили, а так, будто лошади там вообще никогда не стояли. Ну не бывает этого, просто быть не может! На чём этот мастер Витольс сам в город ездит, а? Припасы на чём привозит?! А ведь у него трактир богатый. Двор булыжником вымощен! Да и баня эта… Вон, бочка в углу!

Он мотнул головой, и Лучано только сейчас разглядел огромную бочку, стоящую в углу. В ней, пожалуй, можно было запросто поместиться целиком, если присесть. К борту бочки была приставлена лестница. Любопытство заставило слезть с полки, он подошёл, заглянул и увидел на дне бочки, наполовину заполненной водой, скамеечку. Ванна, значит! Не арлезийская, но…

— Что делать будем? — спросил он, возвращаясь к полке. — Уедем?

— А толку? — Аластор указал взглядом в окно, которое здесь тоже имелось. За ним была непроглядная темнота. — Неизвестно, кто нас в лесу догонит. Если любезный мастер держит разбойничий притон, они тут каждую корягу знают, а мы — нет. Ну и с лошадьми да запахами тогда всё равно непонятно.

— Это да, — согласился Лучано. — Бандитто — люди шумные и… пахнущие. Вино, пот, грязь… Кровь опять же. И лошадки у них непременно имеются, м? Но синьорина Айлин говорит, что магии не чует. И на нежить наш хозяин не похож. Ходит, правда, тихо, как тень, и слух у него кошачий. Я нарочно проверил — издалека всё слышит! Но у какой нежити посуда будет из серебра, а в жарком — чеснок?! Ладно, ты, пожалуй, прав. Если выбирать между ночным лесом и тратторией, то здесь отбиваться гораздо уютнее!

— Скажи лучше, без ужина уезжать не хочешь, — фыркнул Аластор. — Ну что, пойдём? Я бы ещё попарился, но надо Айлин пустить, пока баня не остыла. Поужинаем, а потом придётся нам с тобой ночью дежурить. Можно, конечно, Пушка на карауле оставить, но мне так спокойнее будет.

Он поправил светлые влажные волосы, липнущие ко лбу, и вздохнул:

— Попрошу Айлин, чтобы заплела по-вольфгардски. Ну, или можно обрезать…

— Не надо! — вскинулся Лучано и поспешно уточнил, поймав удивлённый взгляд: — Раз уж ты решил бороду оставить, короткие волосы будут смотреться глупо. А так одно к другому подходит! И… насколько я помню, ты же не хотел быть похожим… на короля, м? А он, если глянуть на ваши флорины…

— Точно, — с облегчением выдохнул Аластор, поднимаясь. — Обязательно оставлю и бороду, и вот это… Только придётся заплетать!

Лучано благоразумно проглотил предложение всю оставшуюся жизнь — хотя сколько её там осталось? — заплетать Аластору волосы, как тому будет угодно. И Айлин — тоже! И духи для них делать… В конце концов, кто сказал, что из него не получится куафёр, если уж мастер Ларци столько лет варит крема и помады?!

«Сказка для юных Шипят, — усмехнулся Лучано про себя, пока Аластор выходил из парной. — Гильдию покидают только покойники. Нет, бывало, что некоторые умники, выучившись и решив, что отлично проживут сами, сбегали. Кое-кому даже хватало соображения сначала изобразить свою смерть, чтобы не искали. Уехать из Итлии, взять другое имя, даже внешность поменять…

Но кому ты нужен в большом мире без родных, покровителей и благородного синьора, готового за тебя поручиться? Дорога либо в солдаты, либо в собственные гуардо какого-нибудь богача. А и те, и другие — просто расходный материал! Покалечишься — тебя выкинут на улицу подыхать, тогда как в Гильдии станут лечить. И даже если не вылечат, всё равно будешь иметь еду и тёплую постель, пусть даже конюхом или истопником при казармах. Притом солдата, который надерзит офицеру, могут запороть до смерти. И ты никогда сам не станешь офицером, если не имеешь благородных предков. Выше сержанта с грошовым жалованьем не подняться, разве что умудришься спасти целую крепость или взять в плен короля. Только королей на всех желающих ни за что не хватит!

А Шипы привыкли сладко есть и пить, спать с красивыми девчонками или парнями, щеголять оружием и одеждой. Привыкли не бояться городской стражи и даже с людьми дожа раскланиваться, не опасаясь ничего, пока не попались на самом деле. Да и тогда… Если гильдия не сможет вытащить неумеху, он хотя бы получит быструю лёгкую смерть в кружке воды, а не колесование, четвертование или сожжение на медленном огне, как обычный бандитто. Поэтому из Гильдии бегут лишь безумцы. Или обречённые. Те, кому нечего терять и некого подвести своим побегом. Так что… не быть мне куафёром и парфюмером ни его высочества Аластора, ни её магической светлости Айлин. Да и синьора Минри обещала совсем другое».

— Ах ты, зараза! — послышался медвежий рёв Аластора из соседней комнаты, где они только что мылись. — Лу! Ты посмотри, что твой мерзавец наделал!

Лучано прыгнул к двери, распахнул её… Перлюрен, облезло-мокрый, так что только нос торчал на гладкой мордочке, понуро свешивался из огромной ладони Аластора, хлопая глазками и помахивая лапами. А на полу рядом с бадейкой воды, которую они оставили, лежал мокрый ком, в котором Лучано узнал подштанники своего спутника.

— Я для чего чистое бельё приготовил?! — бушевал дорвенантец. — Чтобы ты, паскуда, сюда пробрался и постирал его?! У меня другого белья нету! А просить подштанники неизвестно у кого я не собираюсь! Лу, забери свою тварь, пока я его не утопил!

И он мрачно вручил Лучано мокрого дрожащего Перлюрена, раздражённо сообщив:

— И запомни, ради всех Благих! Еноты — стирают!

— Что стирают? — обомлев, переспросил Лучано, прижимая Перлюрена к себе.

— Всё! — рявкнул Аластор. — До чего дотянутся! А дотянутся они до чего угодно! Не знаю, кто здесь в трактире окопался, нежить или разбойники, но если я их найду, я им сам твоего зверя подарю! Пусть лучше они страдают, чем мы!

Торопливо одевшись, он выскочил из «баньи», а Лучано проникновенно посмотрел в глаза Перлюрену. Во взгляде енота читалось такое же чистое незамутнённое раскаяние, как у него самого лет этак шестнадцать назад.

— И как меня Ларци не утопил? — пробормотал Лучано. — Святой человек, хоть и грандмастер. И даже выпорол всего раз. А тебя и бить-то нельзя, кроху такую… Да и за что бить, если вы, ено-о-оты… если вы, оказывается, стираете! Нельзя же бить кота, если он ловит мышей! Или щенка за то, что гоняется за дичью! Хм… а хочешь мои носки постирать? Они где-то здесь были… И я тебя за это ругать точно не буду! Хочешь?

Он погладил мокрую тёмную шёрстку, подцепил пальцем кожаную шлейку работы его высочества и тихо добавил:

— А Альса ты не бойся. Он такой добрый, что непонятно, как до своего возраста дожил. Он даже меня терпит! Хотя поглядывает иногда странно… Ничего, он к тебе привыкнет! Но знаешь, страшный зверь Перлюрен, мне самому жутко, что я тоже… привыкаю… к чему-то.