Высший пилотаж - Елена Ласкарева

Когда мама волновалась, она всегда начинала прибавлять к словам уменьшительные суффиксы. Машу безмерно раздражало это сюсюканье, она любила речь ясную и четкую и в каждом разговоре ценила логическую нить. Мама же растекалась «мыслью по древу», перескакивая с пятого на десятое.

— Подожди, — остановила Маша готовый обрушиться на нее новый поток слов, — ты откуда на все это деньги взяла?

— Это мое выходное пособие, — заявила мать.

— Какое пособие?! — не сдержалась Маша. — Сама же говорила, что шиш тебе дали в твоем строительном управлении, а не пособие!

— Ну мы же не знаем точно… Может, девочки в бухгалтерии не в курсе…

— Знаем. Это его деньги. — Маша презрительно скривилась. — И их надо вернуть. Мы же договорились, мама. Как же ты могла?..

— С чего ты взяла? Чьи? — Мама сделала изумленное лицо. — Я двадцать пять лет главным бухгалтером отработала… Я знаю, как это оформляется… Это в благодарность… за мои заслуги…

Она лепетала это с таким жалким выражением, что Маше стало стыдно. Она только рукой махнула.

— Ладно. Все равно уже потратила. Давай распаковывать.

В самом деле, зачем убеждать мать в том, что она состарилась и стала никому не нужной в этом СУ, которому отдала половину своей жизни? Зачем бередить рану? Мама — умный человек и сама все прекрасно понимает. Это просто старческое… игра такая, самообман. Раз эти покупки доставляют ей радость — пусть потешится. Она устала жить в нищете, считая каждую копейку.

И потом, может, это Маша занимается самообманом? С чего она взяла, что эти деньги прислал им Иоанн? С какой стати ему выбрасывать такие суммы ради первой встречной? И потом, если мыслить логически, если бы Иона действительно хотел ее «обольстить и купить», он бы не отрицал своего широкого жеста, а, напротив, поддержал с показной скромностью Машину версию.

Возомнила себя Данаей, на которую пролился золотой дождь… Она тряхнула головой и примирительно сказала:

— Ладно, хвастайся… — и подхватила часть пакетов.

Кроме чайника и пледа был еще белоснежный утюг с терморегулятором и отпаривателем, набор суперострых ножей, кружевная скатерть, высокие хрустальные бокалы, новые шторы для окон и целый ворох блузок и водолазок, которые мама по очереди прикладывала к себе, ожидая одобрения.

— Я хотела тебе купить… Такое красное платье… шелковое… Но побоялась…

— Правильно, — сказала Маша. — Красное я все равно не надену.

— Ну сейчас ведь модно яркое… — осторожно сказала мама. — Ты молодая… А носишь какое-то блеклое…

Маша знала, что цветовые пристрастия выдают ее с головой, но ничего не могла с собой поделать. Черно-белую гамму выбирают люди, которые и в жизни делят все на черное и белое, а лилово-сиреневые тона предпочитают те, у кого есть скрытый комплекс неуверенности в себе. Любой психолог, глянув на нее, тут же разложит все по полочкам. Однако Маша упорно придерживалась однажды избранного стиля — сначала от бедности и из-за скудности гардероба, а потом поняла, что комфортно чувствует себя только в привычном наряде.

— Мне ничего не надо, — сказала она. — Потрать на себя, это же твое пособие.

Даже если подозрения насчет Ионы верны, то она уже дала ему понять, что купить ее ему не удастся! Решительно, раз и навсегда! Вот он и пропал навсегда… Обиделся…

Две недели прошло с того памятного вечера, а словно два года. Так медленно тянутся дни, так мучительно знать, что никто не будет ждать ее вечером. А Маше хотелось опять наткнуться на обжигающий взгляд черных глаз, почувствовать на своих плечах его большую тяжелую ладонь…

Они пили с мамой чай из нового чайника с прошлогодним вареньем. Трехцветная красотка Пуся с урчанием терлась у ног, распушив свой роскошный хвост. Вопреки всем законам природы она тоже любила варенье. Маша зачерпнула из розетки полную ложку и положила ей в блюдце.

— Сегодня же пятница! — вдруг встрепенулась мама и пристально посмотрела на Машу. — Ты разве не едешь на дачу?

— Завтра… Сейчас электрички битком.

Как объяснить, что на даче еще тяжелее? Там все напоминает о нем. На этом диванчике он лежал, когда был без памяти… на этой ступеньке сидел… А в поле, покрытом люпинами, чудятся очертания его упавшего самолета.

— Мне еще купить надо… семена… Я быстро… — почему-то сказала Маша. Видимо, почувствовала, что сейчас разговор коснется запретной темы: а где же тот самый молодой человек?

Маму хлебом не корми — дай порассуждать о необходимости серьезного выбора спутника жизни. «Пуд соли съесть… На плечо опереться…» Все поучает и наставляет, словно Маша легкомысленная свистушка, а эти «спутники» так и вьются вокруг нее, как вокруг солнышка.

Вот и стремительный метеорит со странным именем Иоанн на короткое время залетел в зону действия ее притяжения и помчался дальше по своей орбите…

Спутники… метеориты… притяжение планет…

Маша брела по улице бесцельно, краем глаза поневоле отмечая, сколько улыбающихся пар встречается на ее пути. Кажется, с наступлением лета и тепла у людей, как и у птиц и зверей, начинается брачный сезон…

Ей почему-то стало стыдно, что она идет одна. И Маша сделала вид, что безумно торопится, побежала за троллейбусом и вскочила в него, даже не глянув на номер.

Она стояла, прижавшись лбом к стеклу, когда услышала в микрофоне хриплый голос водителя:

— Следующая остановка Планетарий.

Вот и отлично — послушаем, по каким же законам могут перекреститься орбиты небесных тел…

Лекция уже началась, когда Маша купила билет и в темноте заняла свое место в полукруглом зале под звездным куполом.

Несколько минут она не понимала, что именно говорит молодой человек с русой бородкой, тычущий указкой в светлый квадрат, на котором демонстрировались слайды. К астрономии это не имело ни малейшего отношения. Лектор почему-то рассуждал о египетских мифах, показывая картинку со странной парой — девушкой в длинных одеждах и мужчиной с рогатой головой шакала.

— Дева у нас с хлебным колосом — символом возникновения жизни. Она стоит недвижно, а значит, находится вне времени и пространства. Бог подземного царства Анубис, напротив, идет. Это означает, что смерть — явление преходящее и подчинено жизни, потому что он расположен позади Девы и размером меньше ее. — Тут лектор сменил картинку и одним махом перепрыгнул через несколько веков, взявшись за древнегреческую мифологию. — Эта же идея отражена в боге Меркурии, другими словами, Гермесе. Из всего Олимпа он единственный, кому позволено беспрепятственно проходить все три сферы: божественное, земное и подземное царство Аида. Потому и назвали его Гермесом Трисмегистом, трижды величайшим.

Какая-то женщина из зала тоненько спросила:

— А «герметичность» тоже от Гермеса?

Все засмеялись, но лектор обрадованно кивнул: