Русская рулетка. Немецкие деньги для русской революции - Герхард Шиссер

отказывает. Сиссон не понимает, почему. Он не задумывается и над тем, почему у англичан тоже имеются бумаги о германо-большевистском заговоре, аналогичные его бумагам.

25 апреля, незадолго до своего отъезда в Нью-Йорк, Сиссон отправляет тревожную телеграмму в Вашингтон, в которой рекомендует немедленно отозвать всех сотрудников Комитета по общественной информации, а также Красного Креста, которые еще находятся в России, т. к. после опубликования секретных документов в США следует считаться с жесткими репрессиями и арестами этих американцев со стороны большевиков.

6 мая, после пересечения на судне Атлантики, Сиссон прибывает в Нью-Йорк и без промедления садится в ближайший экспресс на Вашингтон, чтобы, наконец, представить свои секретные бумаги в Госдепартамент для дальнейшей передачи сенсации президенту. Но тут Эдгара Сиссона, специального представителя президента США, постигает нечто в высшей степени странное и неожиданное.

В Госдепартаменте Сиссон, горящий желанием обнародования и разоблачения, наталкивается на очень прохладную сдержанность. Сиссон не верит своим ушам, когда советник министерства Фрэнк Полк просит его высказать свое мнение о документах. Сиссон отказывается и заявляет, что документы говорят сами за себя, а ему нечего добавить к своему пояснению в меморандуме, приложенном к документам. Кроме одного: он хотел бы настаивать на немедленном опубликовании своей сенсации. Полк обходительно, но тщетно пытается объяснить Сиссону, что момент для публикации документов в психологическом отношении неблагоприятен, поскольку немцы на Западном фронте добились некоторого преимущества. Когда они снова попадут в сложное положение, момент для разоблачений будет лучше, действенней. Сиссон вынужден сдерживаться.

9 мая 1918 г. президенту Вильсону передается оригинал доклада Сиссона, а копии документов и доклада отправляются в секретный сейф советника Полка. С этого момента в отношении документов Сиссона наступает абсолютная тишина. Их поставщик с течением времени постепенно превращается в историко-трагическую фигуру. Он, как Дон Кихот, начинает бороться с политическим ветром времени.

Сиссон не может подавить своего патриотизма и найти ему подходящее место в существующих политических условиях. Его антинемецкая позиция делает его все более брюзгливым, между тем как вокруг него ощущается так много патриотично-антинемецкого. Даже немецкая кислая капуста переименовывается в ресторанах в «капусту свободы», гамбургеры называют «стейками свободы», аспирин фирмы «Байер» бойкотируется, поскольку он происходит из Германии, Метрополитен-Опера вводит запрет на оперы Вагнера, а в холле одного нью-йоркского отеля появляется предупреждение: «Говорить на немецком здесь не разрешено».

Не объяснял ли Джордж Крель всем в Комитете по общественной информации, «что мы не должны больше терять ни дня. Наблюдающееся в России пораженческое настроение теперь распространяется по всей Европе. Мы должны донести картину Америки в войне до полос газет всего мира!»? Но Крель в данный момент ни в чем не возражает Госдепартаменту и Белому дому. Сиссон вне себя и затевает хитрое дело, которое обещает ему все же достичь цели и раструбить свою сенсацию о германо-большевистском заговоре на весь мир.

Это соответствует образу его личности, о котором патриарх американской дипломатии, знаток России и бывший посол в Москве, всемирно признанный историк Джордж Ф. Кеннан говорит: «Сиссон был резким, горячим человеком, малого роста и крепким, лопавшимся от энергии и от патриотического воодушевления. У него вполне могло быть душевное тепло, но по своей природе он не был внешне ни сердечным, ни обходительным. Один из тех, кто был в то время в Петербурге, называл его «горьким и язвительным». В отношении своего окружения он был чаще всего безличным и отвлеченным. Из журналистики он почерпнул безграничное любопытство, нюх на сенсационное, большую беглость выражения и блестящий литературный стиль. Недоверчивый и бдительный по натуре, он имел инстинктивное чутье на заговоры и интриги».

Однако неутомимость и терпение Сиссона, кажется, все же еще оправдывают себя. И позднее никогда не было точно установлено, какими путями и средствами Сиссону удается через 4 месяца побудить президента США сказать «о’кей» публикации документов. В Госдепартаменте царит волнение, когда Базиль Майлс, руководитель российского отделения, и Филипп Патчин, руководитель отделения секретных служб и информации, узнают о личной инициативе Сиссона.

Предпринимается попытка удержать Сиссона от его намерения в последнюю минуту. Но Сиссон остается непоколебим и лишь коротко объясняет, что уже через два дня, с 15 сентября, начнется публикация документов с продолжением в американской прессе.

Сиссон рассылает копии документов бесчисленным газетным редакциям. Редакции газет получили материал с официальной подписью к печати Комитета по общественной информации (Committee on Public Information — CPI), правительственного информационного ведомства, и не имеют никаких оснований сомневаться в достоверности материала. То, что CPI — место службы самого Сиссона, не все могут знать. Теперь беда берет свой разбег. В том числе и для Сиссона.

Большинство газет печатают материал Сиссона, принимая его на веру, поскольку он исходит от официального ведомства. Но «Нью-Йорк Ивнинг Пост» начинает критиковать: подлинность документов подлежит сомнению, привлеченные редакцией специалисты нашли, что, например, такие названия в штампах, как «Большой Генеральный штаб» (Генеральный штаб вооруженных сил) и др. в момент написания писем, согласно указанным датам, больше не использовались. Круглой печати информационного бюро в такой форме и такой последовательности букв также не было, список агентов из Владивостока, как ни странно, приводит имена, которые там больше не встречаются…

Кроме того, к пущему несчастью для Сиссона, посол США Пейдж из Лондона уже через 4 дня после начала публикации в американских газетах, 19 сентября, телеграфирует Госдепартаменту США: «Военное министерство, Форин Оффис, цензурное ведомство и Адмиралтейство здесь тщательно проверили материал и пришли к общему выводу, что документы, очевидно являющиеся подлинными, устарели и не имеют особого значения, а документы, которые могли бы иметь пропагандистское значение, сомнительного происхождения…»

Далее посол Пейдж сообщает из Лондона: основательное исследование со стороны британского почтового цензора показало, что документы, которые якобы исходят от различных инстанций, расположенных в сотнях километров друг от друга, напечатаны все на одной и той же пишущей машинке. И, кроме того, еще в одно и то же время. Нечего и говорить о различных подписях под документами, имеющих поразительно сходную графологическую структуру.

В эти дни конца сентября и октября главный интерес читателей американских газет все сильнее направляется на другие всемирно-политические события: их занимает, будет ли вскоре закончена война в Европе и вернутся ли мужья, сыновья и отцы живыми и здоровыми домой.

Эти понятные интересы вытесняют Сиссона из центра общественного любопытства. Для массы читателей американских газет не имеет значения, что два американских эксперта затевают серьезную проверку подлинности бумаг одного журналиста. Даже специалистам, в лучшем случае, приходится улыбаться, когда они, после специального расследования ученых — д-ра Дж. Франклина Джеймсона, директора отделения исторических исследований Института Карнеги, и д-ра Самюэля Н. Харпера,