Микроурбанизм. Город в деталях - Ольга Бредникова

4. Женщина 1978 г.р., живет в Москве, образование высшее, секретарь, замужем, детей нет.

5. Женщина 1976 г.р., живет в СПб., образование высшее, аспирантка, не замужем, детей нет.

6. Женщина 1941 г.р., живет в СПб., образование высшее, инженер, вдова, имеет дочь.

Роман Абрамов

“Заброшки”: материальные следы деиндустриализации

В течение последних двадцати лет Россия пережила несколько промышленных кризисов, которые лучше всего описываются термином “деиндустриализация”: происходил распад советской индустриальной системы, что означало высвобождение гигантских производственных мощностей, безработицу, закрытие предприятий[304]. Опустевшие цеха и конторские здания в лучшем случае сдавались в аренду под торговые площадки и склады, реже перепрофилировались под нужды малого бизнеса, однако нередко просто забрасывались. За банкротством промышленных предприятий последовало закрытие объектов социальной и исследовательской инфраструктуры – больниц, ведомственных НИИ, домов отдыха, пионерских лагерей, спортивных комплексов. Многие из них тоже пополнили список заброшенных объектов.

Помимо промышленности советский материальный мир состоял из развитой системы объектов военного назначения, куда входили бесчисленные бомбоубежища, военные городки, аэродромы и пристани, радиолокационные точки, склады, гаражи, ангары и казармы, ракетные шахты. Исчезновение СССР и окончание холодной войны обозначили избыточность сложившегося военного комплекса, а поэтому многие объекты были оставлены армией, которая не могла уже справляться с управлением столь громоздкой собственностью.

Другими словами, отступление советского мира носило не только политический, экономический, культурный и символический характер, но было буквальным – опустевшими, брошенными, сдавшимися на милость природы и мародеров становились тысячи зданий и сооружений по всему бывшему СССР. Конечно, деиндустриализация – это глобальный процесс, затронувший многие европейские страны и США. Нефтяной кризис 1970-х годов привел к появлению легкого капитализма[305], ключевым свойством которого стал перенос производственных мощностей в страны с дешевой рабочей силой и гибкими экологическими стандартами – Китай и страны Юго-Восточной Азии. Таким образом, угольные бассейны Уэлльса и Йоркшира, Рурский промышленный комплекс, “ржавый пояс” Америки, призрачный Детройт[306]стали жертвами перехода экономик к постиндустриальному типу. Все эти регионы уже пережили упадок или еще пребывают в нем подобно “автомобильной столице” США Детройту, привлекающей тысячи туристов видами заброшенных кварталов.

И все же постсоветская ситуация уникальна: заброшенный завод, бомбоубежище, исследовательский институт, детский сад можно найти почти повсюду – от центра столичного мегаполиса до небольшого северного поселка или курортного черноморского побережья.

“Городская разведка” как форма нового городского туризма

Погибающий советский мир привлекает не только сборщиков цветных металлов и вандалов, но и является предметом интереса молодых и образованных горожан, не ищущих металлолом и не стремящихся реализовать свои деструктивные желания. Эти молодые люди избрали заброшенные объекты (“заброшки”) для получения нового опыта освоения невидимых или закрытых урбанизированных пространств, что породило феномен городского туризма, не предполагающего посещения обязательного набора готовых к употреблению достопримечательностей, вся информация о которых представлена в путеводителях, а бюро путешествий включило их в экскурсионные маршруты. Вместе с дифференциацией стилей жизни, потребительских культур и распространением GPS появились запросы на альтернативное познание города. И это познание не ограничивается скольжением по очевидным маршрутам, но требует смещения реальности, при котором город попадает в “сумрак”, столь хорошо описанный в “дозорной” серии Сергеем Лукьяненко.

Уже не нужно покидать свой город в поисках новых впечатлений – место географической мобильности занимает мобильность проективная[307], когда участники подобных экспедиций наделяют знакомое городское пространство собственными символическими кодами, встраивают в сложную сеть взаимодействий между людьми, компьютерными поисковыми системами и материальными объектами. Альтернативное освоение пространства связано с поиском и открытием “потаенных” мест и путей, которые в обычной ситуации либо остаются вовсе незамеченными для горожанина, либо находятся на периферии его восприятия и интереса. Новый городской туризм накладывает на привычные городские карты разметки, видимые только владельцам соответствующих ключей. Эти разметки подобны тематическим картам, где видны, например, только системы подземных коммуникаций, бомбоубежища, заброшенные промышленные объекты и т. п.

Под понятием “нового городского туризма” мы объединяем широкий спектр самодеятельной активности, развивающейся вокруг инновационных практик освоения городского пространства. Эта активность принимает самые разнообразные формы, включая элементы городских молодежных субкультур, экстремальных хобби и даже коммерческих предприятий. В зарубежной литературе данные активности называют “городской разведкой” (“urban exploration”). “Городская разведка” может быть определена как практики проникновения в те части городской среды, которые обычно скрыты от взгляда и посещения населения[308]. Проникновение представляет собой сочетание теории и практики городских обследований пространств, исключенных из общественного пользования и являющихся артефактами искусственного происхождения[309]. Существуют пособия по городской разведке, включающие описание целей, техник и этики проникновения на закрытые и заброшенные объекты[310]. Исследователи из США С. Хай и Д. Льюис склонны характеризовать движение “городской разведки” как временную моду, получившую распространение среди “белых подростков и молодых людей из среднего класса”, которых интересует не история, а эстетика заброшенных пространств[311], хотя в основном антропологи и социологи считают этот феномен более глубоким и заслуживающим серьезного внимания[312].