Алиенора Аквитанская - Режин Перну

Подобным же образом Ричард обошелся с большинством баронов, которые в свое время встали на сторону его отца. Один только Ранульф де Гланвиль не нашел у него оправдания: тому, кого называли «королевским оком», пришлось заплатить фантастическую сумму — полторы тысячи фунтов — ради того, чтобы избежать тюрьмы; да еще Этьен де Марзе, анжуйский сенешал при Генрихе II, прославившийся своей скупостью (после смерти короля он отказался раздать беднякам традиционное подаяние), стал в то время узником в Винчестере и должен был оставаться в заточении до тех пор, пока не заплатит еще более внушительный выкуп: три тысячи фунтов.

Зато у трех сеньоров, которые шли в коронационном кортеже, неся три традиционных меча в золотых ножнах, были — у всех троих — особые поводы радоваться этому событию: одним из них был Давид Хантингдонский, неизменный сторонник графа Пуату; вторым — Роберт Лестерский: всего несколько месяцев тому назад он был жалким и впавшим в нищету — или близким к тому — изгнанником, но Алиенора, едва освободилась сама, поспешила вернуть ему земли, которых он был лишен за то, что принял участие в мятеже Ричарда. Что касается третьего, то им был не кто иной, как Иоанн Безземельный, чье прозвище теперь стало неуместным, потому что брат буквально осыпал его дарами: он получил графство Мортен в Нормандии, а в Англии — замки Мальборо, Ноттингем, Ланкастер, Уол-лингфорд и многие другие, в то время как благодаря женитьбе на Авуазе Глостерской он вступал в обладание едва ли не самым прекрасным на острове герцогством. Кроме того, Ричард облагодетельствовал и обоих отцовских бастардов: старшего, Жоффруа, который стал священнослужителем, он пообещал сделать архиепископом Йоркским; второй, Гильом, по прозвищу «Длинный Меч» и впоследствии благодаря своему браку ставший графом Солсбери, тоже получил богатые дары. Разумеется, эта щедрость во многом была продиктована расчетом: речь шла о том, чтобы при помощи благодеяний сделать своими сторонниками тех, кто мог бы стать соперниками и, следовательно, врагами; но вместе с тем щедрость у Ричарда была проявлением одного из врожденных свойств характера.

Тем временем процессия продолжала двигаться вперед: двенадцать пэров — шесть графов и шесть баронов из Англии и Нормандии — несли что-то вроде длинного, покрытого бархатом стола, на котором были разложены предметы одежды для коронации: затканные золотом шоссы[22], пурпурная туника, льняное покрывало, далматика[23] и подбитая горностаем королевская мантия. За ними следовал Гильом де Мандевиль, граф д'Омаль, который нес на подушке золотую корону, усыпанную драгоценными камнями; наконец, под шелковым балдахином, который держали на концах своих копий четыре барона, шествовал Ричард, наследник престола, а по бокам от него шли два епископа, Рено Батский и Гуго Даремский.

И нам легко представить себе Алиенору, пристальным взглядом распорядителя церемонии наблюдающую за каждым из освященных веками ритуалов, из которых складывался обряд коронации. Прежде всего следовало произнести клятву. Перед алтарем собрались прелаты: английские — Бодуэн, епископ Кентерберийский, Жильбер Рочестерский, Гуго Линкольнский, который позже будет признан святым, Гуго Честерский и множество других; и нормандские — Готье Кутанский, архиепископ Руанский, Генрих де Байе, Жан д'Эвре, не говоря уже об аббатах, канониках собора и священнослужителей из всех орденов; все они стоя слушали королевскую клятву. Ричард преклонил колени, положил ладони на раскрытое перед ним Евангелие и перечислил все, что обязывался исполнять: во все дни своей жизни он будет нести мир, чтить и бояться Бога, почитать святую Церковь и ее служителей; он будет по всей справедливости вершить правосудие над вверенными ему людьми. Если существуют в его королевстве дурные законы и нечестивые обычаи, он их упразднит, но хорошие подтвердит и укрепит без обмана и злого умысла.

Затем пришел черед обряда миропомазания, наиболее торжественного из всех; в то время его воспринимали как таинство, и некоторые даже осмеливались сравнивать этот обряд с посвящением в сан епископа. Ричард разделся, на нем остались только рубаха с широким вырезом на груди и короткие штаны; на ноги ему надели расшитые золотом сандалии. После этого архиепископ Бодуэн Кентерберийский, — он был другом Плантагенетов, и первой же его заботой после возведения в сан было обратиться к Генриху II с просьбой смягчить заточение Алиеноры, — трижды помазал ему миром голову, грудь и руки, что означало славу, ум и силу, необходимые королям. Потом ему на голову, поверх льняного покрывала, обозначавшего чистоту намерений, коими он должен был руководствоваться, надели шелковую шапочку, которая с этих пор стала его обычным головным убором; он облачился в королевскую тунику из золотой парчи, а поверх нее надел далматику вроде диаконской, и это означало уподобление его священнослужителю; архиепископ протянул ему меч, которым он должен был устранять врагов Церкви; поверх сандалий прикрепили золотые шпоры, рыцарский знак; наконец, на плечи ему легла алая мантия, расшитая золотом.

Ричард, великолепный в этом наряде, сверкая рыжей головой и возвышаясь над теснившимися вокруг него людьми, не доходившими ему и до плеча, твердым шагом направился к алтарю. Там он остановился и, стоя на ступенях алтаря, выслушал последнее торжественное обращение архиепископа Бодуэна:

— Заклинаю тебя, во имя Бога живого, отказаться от этой чести, если ты не намерен нерушимо хранить свою клятву.

— С Божьей помощью я буду хранить ее без обмана, — громовым голосом ответил Ричард, с которым ни одна, даже самая строгая церемония, не могла пройти рутинно.

И, уверенным движением взяв с алтаря тяжелую корону, протянул архиепископу, а сам опустился на колени, ожидая, пока ее возложат ему на голову. Корону поддерживали два барона — не только из-за ее немалого веса, но и для того, чтобы показать: феодальный король не правит без своего Совета. Затем архиепископ вложил в правую руку Ричарда скипетр, увенчанный крестом, а в левую — другой, более легкий скипетр с голубкой, означавший, что король, исполняя свои обязанности судьи, должен взывать к помощи Святого Духа. После чего Ричард, во всем блеске своего королевского величия, направился к трону; впереди него шли священник со свечой в руке и три барона с тремя мечами. Он сел на трон, и месса началась.

* * *

Почему этому дню коронации суждено было омрачиться трагическим событием? Обряд совершился спокойно и величественно. Ричард, под приветственные крики баронов и простых людей, положил на алтарь корону и королевское одеяние, сменив их на простую золотую диадему и легкую шелковую тунику, прежде чем отправиться в пиршественный зал. Алиенора наблюдала за тем, как в просторном холле Вестминстера, сохранившемся и по сей день, собираются на пир бароны и прелаты, а тем временем лондонцы предлагали свои услуги по части «напитков», а жители Винчестера, королевского города, — по части «кухни». За стенами дворца было предусмотрено обильное угощение для народа, и бочонки с пивом опорожнялись один за другим, когда внезапно среди веселого шума, перекрывая его, раздались крики ужаса. Евреи из Сити не нашли ничего лучше, как выбрать этот праздничный час для того, чтобы поднести королю свои подарки. Не тут-то было. Их встретила достаточно разгоряченная толпа, в которой оказалось немало должников: как и во многих других торговых городах, в Лондоне евреи по большей части занимались ростовщичеством или давали деньги под залог; летописец Ричард Девизский, рассказывая об этом печальном эпизоде, именует их «sanguisugas» — пиявками. Раздался смех, а потом началась травля, настоящая охота на людей. Из всех этих несчастных спастись удалось лишь тем, кто сумел укрыться во дворце архиепископа, традиционном убежище, в которое они устремлялись всякий раз, как им угрожала опасность.