Харбин - Алексей Воронков

Болохов вроде как удивился.

– И чем же такой маленький человек, как я, может помочь великому микадо? – спросил он. – Ведь кроме кисти и пера я в жизни никогда ничего не держал. Разве что еще вилку с ложкой…

Японцы отреагировали на шутку задержанного доброжелательными улыбками.

– Господин Болохов… Или это не настоящая ваша фамилия? – неожиданно задал вопрос Миязаки.

– Настоящая… Можете проверить. Как? Вы, я надеюсь, слышали историю о благовещенских художниках-невозвращенцах? – спросил Александр.

– Вы имеете в виду тот случай, который произошел в двадцать пятом году?

«Все знает, гад», – подумал Александр.

– Да, именно… Так вот, все эти люди – мои коллеги. С некоторыми я учился в Петербургской академии художеств.

– С кем, к примеру? – напряженно глядя на свою жертву сквозь узкие щелочки глаз, так похожие на бойницы дота, которых была прорва на том и другои берегу Амура.

– С тем же Аркадием Тумановым…

Японец что-то соображал в уме – видимо, пытался вспомнить, что ему известно о том давешнем инцеденте.

– Ну хорошо, господин Болохов, мы это проверим… Насколько я понял, вы решили навсегда покинуть Россию.

Александр сделал обиженное лицо.

– Почему это навсегда? Если там произойдут какие-то перемены, если большевики лишатся власти, я обязательно вернусь, – решительно заявил он.

– Это случится уже скоро, – улыбнулся одними губами Кумазава. – Вот вы и должны нам помочь, чтобы приблизить этот час.

– Так ведь я не против! Только я не знаю, что для этого я должен сделать, – ответил Болохов.

Миязаки достал из кармана пачку сигарет и предложил ему закурить.

– Ах, да, я забыл, что вы не курите, – тут же поспешил он исправить свою ошибку. – Мои помощники говорили, что вместе с пищей они оставляли вам сигареты, но вы от них отказались… – Зажав сигарету в губах, он прикурил от зажигалки, которую угодливо поднес ему переводчик, глубоко затянулся, после чего стал медленно и с чувством освобождать свои легкие от дыма. – Вам придется вернуться назад… – неожиданно заявил он.

В глазах Болохова появился натуральный испуг.

– Да вы что, с ума сошли, что ли?! – воскликнул он. – Меня ведь тут же схватят и расстреляют… Да-да, так оно и будет! Чекисты, поди, уже догадались, что я удрал в Сахалян. Теперь рвут и мечут… Как, мол, это мы допустили? Ведь я же не простая птица – как-никак сотрудник одной из центральных партийных газет. Теперь и Москва заерзает на заднице… Нет, я не могу! Ради Бога, не отправляйте меня назад… – взмолился он. – Я вам и здесь пригожусь.

Японец внимательно посмотрел на него и как-то непределенно покачал головой.

– Здесь, говорите? – переспросил он. – Но здесь у нас и без вас людей хватает… Хотя вы правы, назад вам нельзя. Что ж, мы все равно найдем для вас дело. Кажется, в ваших планах было поехать в Харбин? Вот вы и поедете туда. Там вас встретят наши люди из японской военной миссии и займутся вами. Но прежде вы должны подписать кое-какие бумаги, – сказал Миязаки.

«Ну вот, началось!» – подумал Болохов, однако сделал вид, что не понял его.

– Бумаги? Какие еще бумаги? – спросил он. – Никаких бумаг я подписывать не буду.

– Будете, – жестко произнес японец. – Это в ваших интересах. Иначе мы вас не выпустим отсюда.

Да кто вы такие! – хотелось крикнуть ему, но он сдержал себя. Вместо этого спросил:

– Надеюсь, я не смертельный приговор себе подписываю?

Вопрос этот был поставлен в несколько шутливой форме, но японцы восприняли его серьезно.

– Нет, это не приговор… Это документ, где вы даете согласие сотрудничать с нами, – заявил Миязаки.

– Короче, долговая расписка, – ухмыльнувшись, буркнул себе под нос Болохов.

– Я не понял, что вы сказали… – тут же обратился к нему переводчик.

– А тут и понимать нечего, – пояснил Александр. – Вы слышали притчу о том, как один мужик подписал соглашение с дьяволом? Нет? А я слышал… Так вот, ничего хорошего из этого не вышло…

Переводчик пожал плечами и что-то сказал начальнику. Тот улыбнулся и как-то хитро посмотрел на русского.

«Теперь я всю жизнь буду у них на крючке, – грустно подумал Болохов. – И докажи потом кому, что ты не верблюд, что ты просто вынужден был подписать эти проклятые бумаги, чтобы поскорее вырваться из рук этих удавов и выполнить задание Центра…»

– Ну хорошо, я согласен… – так, будто ему предлагали выпить чашу с ядом, обреченно произнес задержанный.

– Вот и отлично! – обрадовался Миязаки, торопливо доставая из портфеля бумаги, будто боялся, что русский передумает. – Вот и отлично… Свобода ведь превыше всего, не правда ли, господин Болохов?..

Борис Андреевич Карсавин был сыном владельца булочной, что располагалась в первом этаже небольшого василеостровского особнячка, купленного отцом по случаю у какого-то разорившегося питерского купчишки. После Октябрьского переворота Боря, охваченный революционной романтикой, как и многие молодые люди того времени, вопреки воле отца примкнул к местным пролетариям, что вышли подавлять контрреволюционный мятеж, который возглавили бывший председатель Временного правительства Керенский и генерал Краснов. На этом Гражданская война для него и закончилась. Как человека грамотного – а он к тому времени успел пройти полный курс коммерческого училища – его взяли на службу в питерскую рабоче-крестьянскую милицию, где он несколько лет занимался охраной общественного порядка в городе. Когда в двадцать третьем ему предложили перейти на работу в Петроградское управление ОГПУ, он не раздумывая согласился. Во-первых, оклады там были выше, но самое главное, там можно было в полной мере ощутить эту великую романтику революционной борьбы, которой так не хватало в милиции. Ну что такое уличные драки и спекуляция в сравнении с тем, чем занимались чекисты? Для всех Гражданская война закончилась, но только не для них. Они продолжали свою борьбу, наводя ужас на тех, кто, встав на сторону контрреволюции, когда тайно, а когда и открыто, вставляли палки в колесо истории. Карсавин тоже хотел участвовать в этой беспощадной борьбе. Теперь он уже не тот кроткий Борька по прозвищу Пирожок, которого пацаны с Васильевского вечно колотили в детстве только за то, что он был сыном булочника и имел возможность «жрать от пуза» все эти пирожные с кренделями, которыми торговал его отец. Из розовощекого благополучного юноши он превратился в этакого поджарого волчару, готового беспрекословно выполнять любые приказы своих начальников. Оттого его и определили на службу в отдел, который занимался устранением неугодных революции элементов, а попросту – политическими убийствами.

Теперь он почти безвылазно жил за границей, охотясь за врагами революции. Правда, в отличие от своего земляка и коллеги Александра Петровича Болохова, о существовании которого он до поры даже не подозревал, все-таки нашел время, чтобы жениться, и теперь у него рос сын Володька, названный так в честь пролетарского вождя. Его он видел редко, но зато постоянная мысль о нем согревала ему душу. А это немаловажно, когда находишься вдали от дома.