Другая сестра - Ольга Гуляева

Прошла неделя. Потом еще неделя. Долгожданное облегчение не наступало.

Напротив, ситуация усугубилась, и совершенно неожиданным образом.

Надя уже забыла про свои подростковые дела, про непреодолимое желание причинять себе боль. Она не очень-то с ним боролась тогда: резала себе руки выше локтя, прижигала иголками внутреннюю часть бедра. Папа этого не замечал. Сейчас, глядя на любой острый предмет, ей хотелось провести им по руке. Но рядом постоянно кто-нибудь находился, так что сделать это незаметно не представлялось возможным. К тому же в квартире было жарко, и Надя понимала, что даже если уличит время для пореза, она не сможет его скрыть, ведь для этого придется носить закрытую одежду, а она ходила исключительно в легких шортах и майке. Чтобы как-то подавить жажду боли, она пообещала себе, что реализует задуманное, когда бабье лето пойдет на убыль. Только эти мысли и помогали ей держаться на плаву.

Перманентное ощущение, что она – это вовсе не она и проживает вовсе не свою, а чью-то чужую жизнь, многократно усилилось. А тяжелее всего было переживать моменты кормления маленького сына грудью: гормоны устраивали такой дикий шабаш, что ее посещали мысли не просто о порезе, а о суициде. Порой ей приходилось буквально вжиматься в диван, чтобы удержаться от желания немедленно сделать что-нибудь с собой или с ребенком. Впрочем, по окончании процесса эти мысли и желания удалялись в зал ожидания до следующего подходящего случая.

Останавливал здравый смысл. Копаясь в себе в поисках истоков желания расстаться с жизнью, Надя невольно вспоминала слова мачехи, которая как бы ненароком однажды сказала отцу, призывая его снизить давление на дочь: «Суицид – это в том числе утверждение прав на свою жизнь. Как бы ни складывались обстоятельства, человеку важно понимать, что его жизнь принадлежит только ему и он имеет на нее право в обе стороны – и чтобы умереть, и чтобы жить».

У подростка и матери – особенно многодетной матери – много общего. Им кажется, что они не принадлежат себе. Первыми управляют родители, учителя и наделенные лидерскими качествами сверстники, вторыми – собственные дети. В свое время Надю спасло то, что она выстроила стену от отца и вошла во взрослую жизнь, поборов всяческое давление. Но возможно ли так же отгородиться от собственных детей, возможно ли проявить волю и не отдавать им слишком много себя? Наде казалось, что нет. И в этом заключалась вся ее безысходность.

Надя с жадностью ловила моменты, когда ей не приходилось сдерживать слезы. Таких моментов становилось все меньше. Ей хотелось не просто плакать, но и кричать. Боль, застрявшая комом в горле, стала ее постоянным спутником. Она сравнивала ее с непрекращающимся пиком ПМС и с любопытством прикидывала, многие ли молодые матери на ее месте справляются с этим состоянием, ежедневно подавляя желание покончить с ним раз и навсегда.

Она прекрасно осознавала, что проблемы, мучающие ее, кроются не столько в ее положении, сколько в голове. Она понимала, что истощена психически, быть может, больна, и что чем меньше случалось просветлений, когда ей не хотелось плакать, кричать или умереть, тем больше усугублялся ее душевный недуг.

Она мысленно молила Дэна, чтобы он спас ее, попросить напрямую она не могла. Он должен был сам захотеть. Его искреннее желание помочь ей уже стало бы первой спасительной таблеткой. Поэтому каждый раз, когда он появлялся дома, она молчаливо вглядывалась в его лицо в поисках признаков сочувствия и понимания.

Надя по-прежнему негодовала по поводу его поведения, а еще больше – бездействия, но мудро заключила, что это недовольство – неотъемлемая часть любых отношений. Если она найдет в себе силы, то сможет смириться с недостатками Дэна. Ей просто нужно немного окрепнуть. То есть ее психике. Чтобы не реагировать на любую мелочь, размолвку и непонимание, как оголенный нерв. Точно! Если она – зуб, ей просто надо укрепить эмаль. Для этого нужно всего лишь на время исключить кислотную среду. Всего-то! Она найдет состояние, в котором сможет окрепнуть. Может быть, кто-то из родителей сможет на время забрать старших детей, а новорожденный малыш перестанет мучиться от коликов, будет больше и спокойнее спать, выработает режим, в котором они смогут комфортно сосуществовать. Все пройдет. Надо только немного подождать. У нее обязательно появится возможность передохнуть.

Но пока ей приходилось собирать волю в кулак, чтобы держаться и отважно ждать такой зыбкий и неопределенный период просветления.

И вот на фоне этого мучительного ожидания у Нади начало пропадать молоко. Впервые это случилось так рано. Старших детей она кормила столько, сколько сама считала нужным. А отсутствие молока в столь раннем возрасте ребенка явно не сулило спокойствия в ближайшее время.

Но Дэн, сам того не осознавая, предотвратил еще большее усугубление Надиной депрессии. Ему хватило одного ее полного ужаса взгляда, когда Лука терзал опустевшую грудь. На следующий же день он, ничего предварительно не обсудив с женой, принес домой большую упаковку сухой молочной смеси и набор бутылочек для кормления. Надя попыталась возразить, робко предположив, что сперва стоило бы попробовать всеми возможными способами увеличить лактацию – чаи, гомеопатия, народные методы, в конце концов. Но Дэн спокойно и уверенно настоял на том, что теперь Лука будет питаться молочной смесью.

Ровно с этого дня младенец стал больше и спокойнее спать, перестал корчиться и капризничать, а Надя один раз беспрерывно проспала с полуночи до восьми утра, потому что Дэн сам пару раз покормил сына.

В первый раз за несколько лет, если не за всю совместную жизнь, Надя посмотрела на Дэна как на спасителя. Все, что ее когда-либо не устраивало или раздражало в муже, померкло, стало несущественным.

Она кормила Луку из бутылочки и чувствовала, как медленно, но верно нектар исцеления тек по ее венам. Одному черту известно, насколько бы глубже она втоптала себя в депрессивное болото, продолжая неравную борьбу за сохранение лактации, если бы Дэн не принес сухую смесь.

Она с легкостью согласилась с тем, что стабилизация ее гормонального фона сейчас важнее, чем антитела, которые она продолжала бы передавать ребенку с грудным молоком ценой собственных нервов. И довольный и сытый малыш подкреплял ее уверенность в этом.

И все равно до полного исцеления было далеко. Со стороны Надя все еще походила на драного запуганного котенка, которого только-только начали выхаживать в приюте. Но ведь начали! Подобрали – уже хорошо!

И хорошо, что Дэн решил не останавливаться на этом.

5

– Вот он, наш орел!

Вэл вскрикнул так неожиданно и громко, что Эля вздрогнула, хотя уже давно перестала удивляться его импульсивным порывам.

Они сидели вчетвером в «Карете» – она, Мика, Вэл и Сюзанна – и трещали обо всем подряд. По пятницам их неформальные встречи стали почти традицией, и вот впервые к ним присоединился Дэн, о появлении которого так громогласно объявил Вэл. Дэн взял что-то вроде декретного отпуска на канале и работал только в своей консультации. Видимо, именно поэтому он немного шокировал друзей своим уставшим и не таким опрятным, как обычно, видом.