Тест Тьюринга - Александр Петрович Никонов

если попить водички? Где стаканы? Почему их нет в поле моего зрения? Когда я в первый день моего пребывания в Москве, вошел в номер, их было целых два! Это я точно помню. Где они теперь? Из чего я вчера пил? Не из горла же! Так опуститься я не мог. И бутылку с умной формулой так унизить не мог.

Где стаканы, я вас спрашиваю?! Хотя бы один…

Стоп. Как раз с одним ясно. Один я утащил в ванную комнату и кинул туда зубную щетку. А вот второй где? Почему он отсутствует на столе? И на тумбочке…

Взгляд скользнул вниз, и я увидел упавший стакан на полу. Не помню такого… Хорошо, что не разбился, упал на ковролин. И хорошо, что не намочил его, а то бы впиталось и провоняло весь номер. Приходит горничная, а тут…

А, кстати, во сколько она придет? И сколько сейчас времени?.. Ох, ты ж мать честная! Пора выходить на «работу»! Главное – не дышать ни на кого по дороге и в институте.

Давай, вставай, бесполезный, ненужный человек! Иди, прячься за свою работу! Прячься от мира за долг, как за ширму… И вдруг меня охватил стыд. Какой же я тупой эгоист! Настоящая скотина! Как это «ненужный»?! А Лена?! Я у нее один-единственный в этом мире. И она меня любит и всегда любила. Она поехала за мной в эту Америку – только потому, что мне захотелось поменять вселенную и начать сначала. Вот кому я нужен! Не себе, конечно!

Почему я так редко ей звоню? Как она там одна вечерами? Почему я вообще сейчас не с ней, а с каким-то Фридманом? Вот же смысл моей жизни – Лена!

И я ее не подведу! Я ее больше не подведу! Я не одинок. У меня есть она. Я ей нужен. Я вам не какой-нибудь Олег Павлович с котом, который от одиночества вместо того, чтобы на стенку лезть, раздумывает о мироздании. А у меня есть Лена. Мне не нужно много думать. И я сегодня же улечу к ней. Хер ли мне тут делать?

Теперь у меня будет совсем другая жизнь. Мне ведь ничего не нужно, я свободен от себя. Поэтому буду все свое время отдавать ей, прислушиваясь к ее дыханию. Вот и все мое счастье! Я ей так много должен! Я так мало времени ей в жизни уделял! Теперь буду больше. Теперь буду посвящать ей все время – которое мое, а не рабочее. Я могу даже уйти из полиции или сесть в департаменте за бумажную работу, став тихим семьянином. Думаю, запросто меня переведут перекладывать бумажки после того, что было. От греха. Я, конечно, как бы герой, но вдруг еще кого-нибудь пристрелю…

Лена…

Я взял в руки телефон, но понял, что звонить ей сейчас не стоит: у них там уже ночь, и она наверняка спит. Бедная. Одна… Сегодня же скажу Фридману, что меня срочно вызывают. Или что просто отпуск кончается. Могу даже деньги вернуть, которые мне каждый день исправно капают на карточку. Хотя, конечно, это будет позерством.

Я нужен ей! И я буду для нее, раз сам себе я не нужен! Почему такая простая и правильная мысль раньше мне в голову не приходила?

Ну, да, у меня вселенная отняла дочь, не дав ничего взамен. Но есть еще человек, для которого я составляю смысл жизни, мать вашу ети!.. И отчего я раньше так благотворно и осознавающе не напивался?

Побриться перед выходом?

Надо!..

И умыться.

И прополоскать рот. И попить – прямо из крана.

Но сначала – просто встать с кровати. На которой я тупо сижу, обводя мутным взором маленькую вселенную гостиничного номера. Пора детектировать большой мир, пробуждая его к жизни! А то он уже устал несуществовать без меня. Трамваи ждут моего сигнала.

Интересно, сегодня я смогу поговорить с Олегом Павловичем или нет? Скажу и ему, что сегодня у меня последний день. Адью, строитель коммунизма!.. Хотя его, конечно, мне сегодня не предоставят, этот файл мною уже отработан, я его закрыл, поставив галочку. Надо было проявить хитрость и галку не ставить. Еще бы сегодня поговорил…

В математическом институте мне почему-то почти никто не встретился, когда я шел по коридору к своему единственному знакомому в этом здании – Фридману. Двери, обычно распахнутые или полураскрытые, сейчас были закрыты. Дверь в кабинет Фридмана оказалось закрытой тоже. Жаль.

Ладно. В обед заскочу. Или вечером. Тогда и билет возьму. Все нужно делать по правилам – сначала доложить начальству, потом осуществлять действия по распоряжению собой. Но главное – позвонить Ленке. Скорее бы у них там утро настало. Я скажу ей много теплых слов. Главное, только сразу не завалить ее словами с головой, а то она встревожится – что это со мной?

Она проснется часов через восемь. Я позвоню…

Мой третий этаж сегодня был столь же неожиданно безлюдным, что и пятый, и я вдруг вспомнил, что нынче воскресенье. Надо же, счастливые часов не наблюдают. Все, отдыхают, институт открыт только для редких трудоголиков и добровольцев, типа меня, которые разбрелись, видать, по разным этажам. Что ж, логично, это же для них подработка, а не основная работа, когда же этим еще заниматься, как не в выходные? Но все-таки странно, что я вообще не встретил таких «пробных шаров», как я сам.

Войдя к свою длинную каморку, я по обыкновению сбросил пиджак на спинку кресла. Хлопнул зеленую кнопку и, не дожидаясь просветления экрана, пошел заваривать чай. Традиция! Тем более что сегодня я не завтракал. А надо бы что-то съесть. Вот хорошо бы горячего бульончика, но где ж его взять?

За спиной бубнил привычные приветственные речи шлюз. Я так же привычно отвечал на его дежурные реплики, раздумывая, с кем сегодня сведет судьба. А когда обернулся, увидел перед собой в обрамлении экрана странного парня лет тридцати. Белая полупрозрачная кожа, белые брови, бумажного цвета волосы. Глаза… Я даже не мог сказать, какого они цвета – тоже какие-то белесо-голубые, чуть ли не с мутной розовинкой. И очки с довольно толстыми линзами. Альбинос. Где-нибудь в Танзании его бы разобрали на запчасти. Там люди простые и незамысловатые.

И снова, как это было в прошлые разы, мы какое-то непродолжительное время смотрели друг на друга, изучая, что за экземпляр на сей раз предоставил нам для собеседования случай. Или шлюз, что в данном случае было, наверное, одним и тем