Фенрир. Рожденный волком - Марк Даниэль Лахлан

Маленьким ножом он снял кусочек бересты с крыши и нацара­пал знак, который дал ему незнакомец. Что делать дальше, он не знал, поэтому просто приложил бересту к груди девочки. Девочка заговорила.

— Лжец. Где ты, лжец?

Она села, прижимая к себе кусочек бересты и дикими глазами озирая город.

В следующий миг целитель был на крыше уже не один. Вместе с ним, устроившись сбоку от девочки, сидел человек с бледным ли­цом и огненными волосами.

Он улыбнулся целителю и запел:

Когда на дереве высоком

Мертвец болтается в петле,

Я так раскрашу свои руны,

Что он сойдет и поклонится мне.

— Ты кто такой? — спросил целитель.

— Я лихорадка, — ответил бледный человек, — огонь, который пожирает кости внутри тела.

— Ты человек. Я встречал тебя раньше.

— Ты, домовой, ведьма-вещунья, — обратился человек к цели­телю, — вернись в свое тело.

Маленькая девочка не поняла, что означают его слова, однако догадалась, что рыжий человек приказывает целителю стать кем- то, кем он был раньше.

Целитель спустился в дыру в крыше, а бледнокожий незнакомец сел, держа девочку за руку. Она пошевелилась и взглянула на него.

— Ты мне снился, — сказала она.

— А ты снилась мне. Что я сказал тебе во сне?

— Что мой дом во тьме, — проговорила она.

— Так и есть.

— Я сама из тьмы.

— Так и есть.

— Здесь рядом есть тьма?

— Они нашли немного, копая могилу для Гиллинга, — сказал ры­жий. — Хочешь посмотреть?

— Я обязательно посмотрю, — сказала Свава. — Я тебя знаю. Ты отец Волка. Ты породил смерть.

— Так и есть.

— У меня горячее сердце, все так говорят. Я тебя не боюсь.

— Верно.

— Кто я?

— Маленькая сломанная вещица, — сказал он, прижимая девоч­ку к груди.

— Меня когда-нибудь починят?

— Сначала тебе нужно немного тьмы, чтобы свет внутри тебя засиял, — сказал рыжий. — Ты боишься темноты?

— Нет.

— Тогда идем со мной.

Свава спустилась по лестнице грузовой башни, прошла мимо ле­бедки, с помощью которой поднимали наверх товары и где теперь болтался на веревке целитель, похожий на забытый мешок, и вы­шла в город, держа за руку странного незнакомца.

Они подошли к незаконченному кургану, к вырытой яме, раз­верзшей под звездами черную пасть. На глубине двух человеческих ростов чернела еще одна яма.

— Римляне когда-то копали здесь шахты, — пояснил незнако­мец, — но их преследовали неудачи. Много народу принесли в жерт­ву, случайно и намеренно. Здесь поклонялись Меркурию. Он здесь жил. Старый Один, так его называет ваш молодой народ. Это то са­мое место.

— Что за место?

— Особенное место. Здесь можно увидеть то, что нужно увидеть.

— Эти тоннели — подземный город, жители которого вымер­ли, — сказала Свава.

— Ты уже видишь это? — переспросил ее спутник.

— Да.

Бледнокожий человек задрожал и выпустил руку девочки.

— Ты уверена, что не боишься темноты?

— Не боюсь, — сказала она. — Мне кажется, это темнота боит­ся меня. Смотри, как она съеживается рядом со мной. Даже здесь она не смеет взглянуть мне в лицо.

— Темнота — это волк, который бежит от огня.

— Я огонь.

— Ты огонь.

— Я буду говорить с этими мертвецами, — сказала девочка. — Призраки, наверное, рады, ведь теперь у них нет жизней, которые можно потерять.

— Тогда входи.

Маленькая девочка шагнула вперед и наклонилась над дырой. Затем она присела на корточки и сползла вниз. Бог улыбнулся сво­ей волчьей улыбкой, а затем отвернулся.

Олег в своем большом зале видел во сне богатые подношения, при­готовленные им для Одина: воинов, убитых им в бою, золото, скот и рабов, брошенных в болото. Он видел, как сам складывает их в ку­чу: тела животных и людей, золотые и серебряные вещи, — но сто­ило ему на секунду отвернуться от кучи, как она немедленно съежи­валась, и требовались новые тела, новые драгоценности, чтобы дар выглядел достойно. У сна свое понимание добра и зла, и Олегу ка­залось, что гора трупов будет только тогда выглядеть богатым под­ношением, когда ее тень дотянется до гор.

Во сне Свава стояла рядом с ним — бледное дитя в запачканной рубашке.

Она заговорила:

— Лучше вовсе не молиться, чем жертвовать слишком много. Любой дар всегда требует следующего.

Неужели он убил слишком многих, с излишним пылом отдава­ясь войне, жертвовал богам слишком много рабов? Чего же боги хотят теперь?

— Милая, — сказал он, — я не думал, что он потребует тебя. Я не думал, что ты нужна богу.

Девочка, державшая правую ладонь на левом бедре, так, что ру­ка наискосок пересекала тело, чуть ли не отмахнулась от его слов.

Вокруг него пели и жужжали странные знаки. Руны. Он сосчи­тал их. Их было восемь. Он лежал в постели, мокрый от пота. Встать он не мог. Ощущение было такое, будто на него давит тяжкий груз и грудь не может дышать.

Что-то извивалось на теле, словно змея, — руна, одинокая вер­тикальная черта с двумя косыми палочками, отходящими вправо из верхней части. Она скрипела и стонала, словно снасть на корабле, словно веревка, отягощенная весом висельника. Он знал имя руны. Ансуз. Олег поднял руку, чтобы коснуться ее, извивающейся перед лицом. Он увидел виселицы, черные столбы на холме на фоне зло­вещего заката. Поэтические строки проносились в мозгу, словно копья. Он видел всадника, скачущего по долине, девушку в саду под металлической луной, колодец и рядом с ним обезглавленное тело. Колодец Мимира, колодец мудрости. Он понимал, что видит сей­час не просто сон, а напрямую общается с богами.

Слова громыхали в мозгу, словно камешки, скачущие по ступеням каменной лестницы, руны пели вокруг него, звали его впустить их.

Знаю, как их вырезать, и знаю, как читать их,

Знаю, как расцветить их, знаю, как испытать их,

Знаю, как назвать их, знаю, как сосчитать их,

Знаю, как послать их, знаю, как послать их.

Олег поглядел на руну, похожую на виселицу, которая скрежета­ла и раскачивалась на его теле и в его сознании. Руна обвивалась вокруг него, душила его, выдавливала воздух из груди. Он ощущал стеснение в горле, тяжесть собственного тела, тяжесть своего со­знания, подвешенного к шее. Он знал, чья это руна. Одина. Одина-предателя, Одина-разрушителя, господина выжженной земли.

— Эта буква значит много, — сказала Свава, — хотя и не то, что ка­жется. Это руна обманщика. Твоя руна, потому что ты обманул меня.