Книжный на левом берегу Сены - Керри Мейер

Может быть, когда что-то красивое рядом со мной, на мне, я способна хоть на мгновение забыть, что свою красоту я уже растеряла.

С болью в сердце Сильвия накрыла рукой руку матери на холодной поверхности круглой мраморной столешницы.

— Мне очень жаль, Maman. Хоть я твоя дочь, в моих глазах ты совсем не такая, как о себя говоришь. Вовсе ты не старая! И ты мыслишь здраво. Перечитай Бальзака, позаимствуй мужества у его возрастных куртизанок. Или посмотри на Эдит Уортон, на Гертруду Стайн, они хоть и в годах, здесь в Париже вокруг них так и вьются толпы поклонников.

— Но я-то бедна.

— Разве это когда-нибудь мешало тебе?

— Да каждый день моей жизни.

Ее признание было ошеломительным. Неужели и правда она всегда чувствовала себя в нужде? Как же Сильвия того не замечала? Оставалось только гадать, что думают по этому поводу Холли и Киприан, и Сильвия сделала себе мысленную зарубку сегодня же написать сестрам.

— Давай ты останешься со мной на несколько деньков, — взмолилась Сильвия. — Адриенна восхитительно готовит. Будем есть всякие вкусности, к тому же тебя порадуют интересные личности, которые заходят ко мне в лавку. И еще мы как следует прогуляемся по магазинам. А может, сделаем тебе шикарную стрижку?

Элинор пожала плечами.

Начало было положено.

— Джордж что, в Африке? — спросила Жюли.

— Вот тебе и на! С чего это вдруг? — изумился Джойс.

— Антейл, что ли? — вклинился в разговор Боб. — То-то я смотрю, здесь тихо.

— Да, Джордж Антейл, и да, в Африке, хотя никто не возьмет в толк почему, — сообщила друзьям Сильвия, но пока объясняла, сама вдруг начала догадываться, отчего композитор уехал на южный континент. Видя, сколько изумления и любопытства отразилось на лицах ее спокойных, рассудительных друзей, Сильвия заключила, что некоторое внимание ему и его «Механическому балету» обеспечено.

Молва и правда распространилась быстро. Те же газеты, что освещали ход написания «Улисса», а затем перипетии его публикации Сильвией, этой осенью полнились догадками о том, где сейчас композитор, поставляя пищу для сплетен и любопытства во все парижские кафе и бары. Куда девался Джордж Антейл? Почему он исчез накануне анонсированного дебюта полной версии «Механического балета» и обещанной им Второй симфонии? Неужели он сам так же экстравагантен, как его музыка? Возможно, он изучает ритмы племенных танцев и включит их в новое произведение, которое прозвучит на концерте, что состоится весной? Возможно, перед нами Гоген от музыки?

Даже Сильвия, его добровольный рекламный агент и хранитель корреспонденции, получала лишь крупицы драгоценной информации из первых рук. Поначалу она с удовольствием передавала слухи и поддерживала общий интерес к Антейлу. Но чем дальше катилась осень навстречу зимним холодам, тем более неприятный оборот принимали обсуждения. Может быть, ему просто плевать на свою аудиторию? Так называемый гений работает над великой симфонией в Африке? Немыслимо! Его что, затянуло «Сердце тьмы»?[119] — И тогда Сильвия, не выдержав, послала ему письмо с мольбами поскорее вернуться.

Это уже был перебор, слишком много всего на нее навалилось. Близился к завершению 1925 год, а Сильвия чувствовала, что ее силы на пределе, как в конце 1921-го, когда она сбивалась с ног с бесконечными правками гранок и подписками на «Улисса». Вдобавок к причудам Антейла ей приходилось тащить воз повседневных дел Джойса: вести бухгалтерию, планировать следующие издания, контролировать перевод романа на другие языки, следить за счетами его врачей и договариваться об их визитах, выслушивать его брюзжание насчет нового произведения, потому что даже Эзра Паунд, похоже, не слишком жаловал его «Неоконченный труд». Не так давно возникли еще проблемы: некий Сэмюэл Рот из Нью-Йорка, как выяснилось, наладил в Америке выпуск пиратского издания «Улисса» по частям и обещал вскоре издать полный текст романа. А у дочери Джойса Лючии, мечтавшей танцевать и недавно поступившей в студию, которой она восхищалась, появились странности в поведении, что дало ее родителям повод для бесконечных споров, как обеспечить ей лучший уход.

В довершение этой кутерьмы дел и забот Сильвия еще пыталась последовать совету Адриенны и выкроить время для одной своей заветной мечты: устроить ретроспективную выставку Уолта Уитмена, представив авторские черновики, первые и последующие издания, фотография, портреты, письма и прочее. В кои-то веки личная переписка Сильвии с потомками друзей и покровителей выдающегося поэта, не говоря уже о нескольких музеях, хранивших связанные с ним экспонаты, по темпам и напряженности обогнала ее переписку по делам Джойса. А может, Сильвия просто позволяла той накапливаться, пока занималась выставкой. Сам Джойс, будучи великим поклонником Уитмена, всей душой поддерживал начинание Сильвии и предлагал всю свою поддержку, на какую был способен. И появляясь в лавке, даже начал здороваться с Сильвией строкой из Уитмена: «О капитан! Мой капитан!»[120]

Одним бодрящим осенним утром, вскоре после того, как Элинор поймали на магазинной краже, Сильвия составляла описания экспонатов для выставки, а ее мать с Мюсрин обслуживали клиентов, расставляли по полкам книги и наводили порядок в торговом зале, когда в лавку пришла Жюли с маленькой Амели. Вид у Жюли был такой несчастный, что Сильвия сразу подумала о Мишеле в тревоге за его душевное состояние. Это надрывающий душу роман Вирджинии Вулф «Миссис Дэллоуэй» навел ее на мрачные мысли о симпатичном мяснике: уж очень он походил на персонажа Вулф — надломленного Великой войной Септимуса Уоррена Смита. Жюли обычно избегала подобных разговоров, но на сей раз Сильвия решилась затронуть запретный вопрос и, отведя ее в библиотечную секцию, произнесла:

— Вы в порядке, Жюли? А как Мишель?

На глазах Жюли блеснули слезы, она пыталась проглотить тяжелый ком в горле, не в силах вымолвить ни слова. Амели играла с ее локоном и что-то лепетала.

Сильвия слегка притронулась к руке Жюли.

— Есть люди, понимающие, через что ему пришлось пройти, и, возможно, они сумели бы облегчить его страдания.

Жюли откашлялась и хрипло ответила:

— Он ни за что не согласится на психоанализ. Он считает, они все шарлатаны.

Жюли, как поняла Сильвия, не разделяла мнения Мишеля и уверяла, что уже не раз пыталась уговорить его показаться специалисту.

— На сегодня лучшим противоядием от кошмаров ему служит поэзия.

— Как вы думаете, возможно ли, что мне, Адриенне или кому-нибудь из наших друзей удалось бы помочь ему или хотя бы убедить обсудить с кем-нибудь свое состояние?

Жюли печально покачала головой.

— Кто только не пытался. И его друг детства. И его мать. Я тоже.

Сердце Сильвии разрывалось от жалости.

— Тогда, может быть, я чем-нибудь смогу помочь вам, Жюли?

— Вы и так помогаете. И Адриенна тоже. Ваши две лавки… в них мы как в раю.

В этот момент