Скажи, что ты моя - Элизабет Нуребэк

– Да, питаюсь, мама. Нет, мама, я не похудела, – ответила она, придерживая мне дверь.

В лифте мы ехали в полном молчании. Похоже, Изабелла была не в настроении. Отперев дверь, она прошла впереди меня в квартиру. Я оглядываюсь. Все такое светлое и красивое. Я бывала здесь всего пару раз, хотя охотно приезжала бы к ней почаще. Более всего мне хотелось поучаствовать, когда она переезжала сюда. Повесить шторы и картины, создать уют. Как обычно делают мамы. Но у Изабеллы появилась потребность подчеркивать свою недавно обретенную самостоятельность. Это более всего напоминало бунт. Я старалась не показывать, как меня это ранит. Но мне это давалось нелегко. На самом деле мне было очень обидно. Так больно, когда она отстраняется от меня.

Изабелла поставила вариться кофе, а я зашла в туалет. Сделав свои дела, я проверила содержимое шкафчика. Не нашла ни лекарств, ни противозачаточных средств. Затем заглянула в ее комнату. Покрывало было наброшено на кровать небрежно, словно в спешке. Меня сразу начали одолевать плохие предчувствия.

Неужели она спит с кем-то? А если не с одним? Моя милая доченька, неужели она начала заниматься этим делом? Тот парень, которого я видела выходящим из этого подъезда, – кто он такой? А вдруг он вышел от Изабеллы? А вдруг он был с ней здесь, в ее кровати? Неужели она ложится с каждым? Падает на спину, как последняя шлюха, вертится под ними, пока они пыхтят и стонут, беря то, что им нужно? Стоит мне представить себе Изабеллу в подобной ситуации, и я прихожу в полный ужас. Меня охватило глубокое отвращение. Как она не понимает, какой это для меня удар? Она по-прежнему слаба и нуждается в матери. Уж я позабочусь о том, чтобы навести в ее жизни порядок.

Развернувшись, я пошла в кухню. Ни единым движением брови не показала, что мне все известно. Села за стол, посмотрела на нее, пока она хлопотала, собирая чай.

– Проклятое сиденье в поезде, у меня даже ноги опухли, видишь?

Я стянула чулок и показываю, ткнув пальцем в опухшую ступню. На ней остался четкий след от пальца.

– А дома ты разве не сидишь неподвижно? – ответила Изабелла, даже не взглянув в мою сторону.

Эти постоянные шпильки. Полное отсутствие уважения. Кем она стала? Почему она не может всегда оставаться очаровательной маленькой девочкой? Моей маленькой доченькой, которая верила, что я знаю ответы на все вопросы, которая считала меня незаменимой, когда я утешала и заклеивала пластырем ее раны. Теперь я стала лишней. Утомительной. Глупой. Никчемной.

Я проглотила обиду.

– Как у тебя с учебой?

– Все хорошо. Пока ни одной пересдачи, – гордо ответила она.

– Я горжусь тобой, – произнесла я. – Папа бы тоже гордился.

Ее воспитала я. Эти изменения временны. Все снова будет хорошо.

Изабелла налила кофе, поставила на стол морковный пирог.

– Очень вкусно, – сказала я.

– Вчера испекла.

– Тебе всегда нравилось стряпать. Это у тебя от меня. Помнишь, как мы с тобой пекли вместе пирожки?

– Что ты здесь делаешь, мама?

Только теперь я заметила, что голос у Изабеллы охрипший.

– Ты простудилась?

Я положила ладонь ей на лоб. Он был чуть-чуть горячий. Не беременна ли она?

– Скоро пройдет, – ответила она.

– Может быть, тебе стоит прилечь? Отдохнуть. Я могу сделать тебе чай.

– Да нет, мама, у меня почти нет температуры.

– Ты весь день просидела дома?

– Да, весь день. И следовала твоим правилам, на все сто. Не выходила, надела теплые носки, – она подняла ногу и пошевелила пальцами. – Попила теплого, раз восемь вымыла руки и заменила все простыни в кровати.

Сейчас она улыбнулась мне – впервые с момента встречи. Моя дорогая доченька улыбнулась мне, и внутри меня потеплело. Словно тучи расступились и выглянуло солнышко.

– Ты моя девочка, – сказала я и тоже улыбнулась ей. – Хорошо, что ты никуда не пошла. Даже на психотерапию?

Она снова помрачнела. Подумать только, какая она чувствительная! Но мы должны это пройти. А в чем суть материнства, если не в этом? Говорить обо всем, даже о неприятном. Воспитывать, вести по жизни и оберегать.

– Я же сказала, что весь день просидела дома.

– Знаешь, я не хочу, чтобы ты туда ходила.

Изабелла отодвинулась на стуле со страшным скрежетом. Она встала, отошла к мойке, встала спиной ко мне. Я знала, что она сердится, но она вразумится, если только послушает меня. Ведь я желаю ей добра, ничего другого.

Она поймет.

Должна понять.

Изабелла

Меня охватила паника. Я была так рассержена, что сама себя боялась.

Ну почему она всегда так поступает? Врывается, начинает рыться в моей частной жизни. Почему она не дает мне ни минуты покоя?

Я постаралась взять себя в руки. Не хотелось, чтобы эмоции хлынули через край. Это трудно, потому что я вне себя от ярости. Если я не остановлю себя, не подавлю свой гнев, будет только хуже.

Или все обстоит так, как говорила Стелла? Будет хуже, если я не обозначу границу? Если буду избегать показывать маме, что она больше не может мною управлять.

Это моя жизнь. Мои решения. Я должна быть честной до конца и высказать ей все, как есть. Обернувшись, я посмотрела на нее.

– Это не тебе решать, – произнесла я спокойным голосом.

Обычно я не противоречу ей. Никогда не возражаю. Но я так больше не могу. Здоровые отношения не рушатся от противоречий. Мама, похоже, была шокирована моим высказыванием. Оскорблена. Унижена. Это было видно по всему. Лицо обвисло, рот приоткрылся. Вид у нее был такой, словно я залепила ей пощечину. Я видела, что она уже готовит одну из своих речей о том, как я ее расстраиваю и какая я неблагодарная, не ценю всего того, что она для меня сделала.

Но ведь меня воспитывали и направляли всю жизнь. Должен настать тот день, когда я смогу поступать, как считаю нужным. Если она воспитала меня так хорошо, как она сама считает, то оснований для беспокойства быть не должно.

Мама с грохотом поставила чашку на блюдце и строго посмотрела на меня.

– Попрошу не разговаривать со мной таким тоном.

– Я уже взрослая, – ответила я. – И принимаю собственные решения. А это мне нужно. Ради меня, не ради кого-то другого.

Я гордилась собой. Моя реакция показывала, что терапия очень мне помогла. Я не побоялась высказать то, что думаю, даже несмотря на риск конфликта. Для меня это был огромный шаг.

Мои слова маму не впечатлили. Она смотрела на меня, как на несмышленыша. Как когда я была маленькой, и у нее болела от меня голова. Когда она так заводилась, потому что я постоянно ее разочаровывала.

Она поджала губы.