Бедные-несчастные - Аласдар Грэй

— Еще раз спасибо, Свичнет, эти слезы мне в утешение. Значит, тебе добро было от меня.

— Почему ты не можешь еще пожить?

— Могу, но в сплошных муках и унижениях. С моей ранней юности сэр Колин постоянно твердил, что мне жизненно важно всегда поддерживать душевное равновесие, что сильные чувства фатально усугубят рассогласование в функциях внутренних органов. Когда Белла сказала, что помолвлена с тобой, переживание нарушило работу дыхательной системы. В ночь ее возвращения из Парижа она задала мне пугающий вопрос, от последствий которого моя нервная система так и не оправилась. Шесть недель спустя адвокат Коллингтона так меня разозлил, что мой пищеварительный тракт пришел в полную негодность. По моему внешнему виду этого, может быть, и не скажешь, но я умираю голодной смертью, Свичнет, и только.производные опиума и кокаина позволяли мне поддерживать видимую непринужденность во время ваших вечерних посещений. Я надеялся встретить с вами апрель, подышать свежим воздухом, но вчера вечером, когда мы расставались, я уже знал, что отпущенное мне время кончилось. Конечно, это была слабость — просить о твоем обществе в последние минуты, но… я слабый человек!

— Я приведу Беллу! — воскликнул я, вскакивая с места.

— Нет, Арчи! Я слишком ее люблю. Если она взмолится, чтобы я пожил дольше, мне не хватит сил ей отказать, и в ее памяти потом останется пачкающий все вокруг парализованный идиот. Я уйду из жизни, пока могу сказать последнее «прости» с достоинством. Но слишком много достоинства — выйдет уже напыщенность. Давай-ка выпьем с тобой deoch an doruis1, нальем по глотку отцовского портвейна. Помнится, два года назад я запер графин, который ты опорожнил только наполовину. Выдержка, говорят, идет вину на пользу. Вот ключ. Где буфет, ты знаешь.

Его последние слова прозвучали приветливо и игриво, отчего я чуть было не улыбнулся; но, когда я вынимал старинный графин и два хрупких бокала на высоких ножках, меня бросило в дрожь. Я протер бокалы платком из нагрудного кармана, налил каждый из них до половины, и мы чокнулись. Он с любопытством понюхал вино и сказал:

— По завещанию я все оставляю вам с Беллой. Рожайте детей, учите их хорошему поведению и честному труду на собственном примере. Никогда не будьте с ними жестоки и не читайте им мораль. Позвольте миссис Динвидди и другим слугам спокойно дожить свой век здесь, когда они не смогут больше работать, и про собак моих не забывайте. Итак, — он залпом осушил бокал, — вот, значит, какое вино на вкус.

Он поставил бокал, обхватил свои гигантские колени гигантскими ручищами, откинул назад голову и засмеялся. Никогда прежде я не слышал его смеха. Звук поначалу был тихий, но потом обрел оглушительную силу, заставив меня притиснуть к ушам ладони, биение его сердца тоже стало неимоверно громким — и внезапно все оборвалось. Полнейшая тишина. Он не качнулся ни вперед, ни назад, но продолжал сидеть совершенно прямо.

Миг спустя я уже стоял над ним и, стараясь не смотреть на огромную, обрамленную зубами пещеру, которая так страшно зияла, обратясь к потолку, обнаружил, что шея у него сломана и трупное затвердение наступило мгновенно. Не желая ломать ему суставы, я заказал гроб в форме куба* со стороной в четыре с половиной фута и скамеечкой внутри, куда его поместили в сидячем положении. Он и поныне так сидит под плитой мавзолея, выстроенного по воле сэра Колина в нашем Некрополе и глядящего на городской собор и Королевскую лечебницу. В надлежащее время мы с женой, которая была горько удручена его смертью, присоединимся к нему там, и так же могут поступить наши дети и внуки, если только ради экономии места будут кремированы.

Эту повесть о делах нашей молодости я посвящаю моей жене, хоть и не смею дать ей прочесть, ибо здесь говорится о вещах, в которые ни она, ни медицинская наука пока что не в силах поверить. Но научный прогресс убыстряется год от года. И, может быть, уже очень скоро то, что сэр Колин Бакстер передал только своему сыну, станет достоянием ученых, чем и будет доказана истинность моего повествования.

Конец

Письмо

от Виктории Свичнет, доктора медицины, старшему из ее потомков,

живущих в 1974 году, с замечаниями по поводу ошибок

во «ФРАГМЕНТАХ МОЛОДОСТИ ИНСПЕКТОРА ШОТЛАНДСКОЙ САНИТАРНОЙ СЛУЖБЫ»,

написанных ее покойным мужем

Арчибальдом Свичнетом, доктором медицины

(1857 — 1911)

Дорогой мой внук или правнук!

В 1974 году мои трое сильных, цветущих сыновей уже сойдут в могилу или будут дряхлыми стариками, а все остальные живущие на свете члены династии Свичнетов, имея по два деда и по четыре прадеда, с легкостью посмеются над чудачеством одного из них. Я не могу смеяться над этой книгой. Я содрогаюсь над ней и благодарю Силу Жизни за то, что мой покойный муж: напечатал и переплел ее только в одном экземпляре. Я сожгла всю его рукопись до последнего клочка и книжку бы тоже сожгла, как он предлагает мне поступить в стихотворении на форзаце, но — увы! Без нее что на целом свете будет напоминать о существовании бедного глупца? К тому же опубликовать ее стоило маленького состояния — на эти деньги целый год можно было бы кормить, одевать и обучать с дюжину сирот. Из-за иллюстраций книга, должно быть, обошлась ему вдвое дороже. Мой портрет сделан с портрета, напечатанного в иллюстрированной газете в 1896 году, и нравится мне за хорошее сходство. Если отвлечься от головного убора в стиле Гейнсборо и претенциозной подписи, становится ясно, что я простая здравомыслящая женщина, а не та наивная Лукреция Борджия или La belle dame sans merci <Прекрасная безжалостная дама (франц.) — из стихотворения Дж. Китса.>, что выведена в тексте. И вот я шлю книгу потомству. Мне дела нет до того, что потомство о ней подумает, — важно лишь, что никто из ныне живущих не связывает ее со МНОЙ. По только что написанному абзацу могут, пожалуй, заключить, что мой второй муж: был столь же омерзителен, как первый. Нет, это не так. Я вышла замуж: за Арчибальда Свичнета, потому что он был удобен, и с течением лет привыкла к нему и стала на него полагаться. Прочим людям пользы от него было мало. Он назвал свою книгу «Фрагменты молодости инспектора шотландской санитарной службы», а между тем он был таковым ровно одиннадцать месяцев и покинул должность, как только стал председателем Городской комиссии по благоустройству. Это назначение он получил благодаря нашим деньгам, а вовсе не своим блестящим способностям. Он должен был председательствовать на тех или иных собраниях, но большую часть времени был предоставлен самому себе. Не все его свободное время ушло впустую. Он помогал миссис Динвидди, моей преданной экономке, взращивать наших детей — водил их гулять, рассказывал им сказки, ползал с ними по полу, строил с ними фантастические города из кубиков и картона, рисовал карты и писал исторические хроники выдуманных стран. Эти игры и истории дали детям богатую пищу идей и сведений. Благодаря научному складу его ума самые диковинные чудища имели безупречную родословную по Дарвину, самые невероятные машины строились в согласии с законами термодинамики. Образование, которое он дал нашим детям, очень похоже на игровое образование, данное мне Боглоу Бакстером, и в нем использовались многие из моих старых игр, книжек и приспособлений. На заднем дворе у нас по-прежнему был маленький зверинец, хотя последняя из собак Боглоу умерла через пять лет после него.