Голоса прошлого - Ната Чернышева

   – Ещё не совсем, бой с остатками их флота затянется на несколько суток... Но вернуть под свой контроль эту пространственную локаль они уже не смогут, как бы ни старались.

   – Я счастлив, – повторил Хмельнёв.

   Он остановился, посмотрел на меня. Мне стало немного неуютно от его взгляда, сама не знаю почему.

   – Вы останетесь? – спросил он напрямую.

   – Какая– то часть наземных войск, наверное, останется, – пожала я плечами. – На время, пока у вас не будет восстановлена система государственного управления. Это обычная практика после очистки планеты от вторжения...

   – А вы лично?

   – Я? Нет… После ротации будет небольшой отпуск, потом – куда пошлют. Внешние рубежи Федерации велики. И не везде порядок, сами понимаете.

   – Понятно.

   Он отвернулся, стал смотреть, как возвращаются из дневных рейдов «птички» атмосферников. Один за другим они заходили на посадку, чёрные на золотисто– алом вечернем небе. Красиво… Со стороны посадочных полос доносился ровный гул.

   – Я слышал, вы целитель, комадар Ламберт, – не оборачиваясь, сказал Хмельнёв. – Как же так вышло, что вы стали солдатом?

   – Так же примерно, как и вы из обычного инженера превратились в главу планетарного Сопротивления, – ответила я. – Исключительно от большой любви к братьям нашим по разуму…

   – Понятно… Но всё же врач и космодесантник – два разных полюса; вряд ли вам комфортно, вы ведь не на своём месте. Вы не задумывались о том, чтобы вернуться в профессию, Энн? Вы могли бы тогда остаться здесь, – он помолчал и добавил, решительно и жёстко:– Со мной.

   Я растерялась. Он что, серьёзно? Похоже, что да.

   – «Ты ему нравишься, Ламберт», – подтвердила Ванесса. – «Можно сказать, он на тебя запал».

   – У меня контракт, – сказала я, справившись с эмоциями. – Я отслужила только два года, осталось ещё десять. Десять лет это очень много. Меня могут убить, искалечить, я могу пропасть без вести…

   – Или пройти с честью через тот огонь, что встанет на вашем пути. Десять лет пролетят быстро.

   – Простите, – тихо сказала я. – Вы – сильный и храбрый человек, Борис Игнатьевич, но простите меня… Нет.

   Он кивнул, по– прежнему не оборачиваясь.

   – Но мы можем остаться друзьями…

   Ещё произнося эту фразу, я почувствовала, как глупо она звучит. Какие друзья? Я пойду дальше… Мой удел – война, а он останется восстанавливать планету. Мы даже не сможем по связи разговаривать, со мной и связи– то никакой не будет, особенно в планетарных миссиях вроде этой.

   Он, конечно, тоже всё понимал.

   – Что ж, простите меня, госпожа комадар, – сказал Хмельнёв. – Но я должен был спросить, понимаете?

   Я кивнула:

   – Понимаю.

   – Спасибо вам. И удачи. Где бы вы ни были, удачи вам.

   Он ушёл.

   Я сунула кулаки в карманы, долго смотрела в небо Враны. С заката порывами доносило гарью: чужой Лес перестал быть. Память о нём рассыпалась сухими углями, она больше не жила в сознании так ярко и зримо, как это было совсем недавно, ещё днём. Заря поджигала редкие перьевые облака кровавым багрянцем, и вставала из небесного огня полноводная звёздная река, упираясь в зенит… Рукав нашей Галактики, Млечный Путь, он же – Долерангаралман, Дорога Предков.

   Я обхватила себя за плечи. Поздняя осень не баловала теплом, стылый воздух превращал дыхание в зыбкий парок.

    Но зябко мне стало не только от холода…

****

На войне как на войне,

   Жизнь чужая не в цене,

   Белый саван вниз брошен нам с вершин.

   Выбил нас огонь на треть,

   Эхо множит слово «смерть»!

   Но сомнений нет для того, кто жив!

   (Кипелов, Ария – Призрачный взвод)

   Ирэна Патока. Взяла Алеськину гитару, ну что ж, имела право… Получалось у неё хуже. Но не настолько, чтобы тошнило. Другое дело, что от Патоки тошнило просто по факту её существования, безо всякой гитары. Я– то думала, посижу в рекреационной зоне, кофе выпью, согреюсь немного, подумаю, и вообще, отдохну в тишине и покое. Какое там. Получи на свою шею эту… девицу красную… и ешь её с булочкой.

   Ирэн увидела меня, оскалилась, отставила гитару. Я мысленно пожелала ей удачи. Давай, скажи что– нибудь… подсласти мне день. С лёгкой совестью зло сорву.

   Она бросилась молча.

   Я едва не пропустила прямой в голову. Всё– таки ждала, что сначала расскажут про моих прямых предков и ту сакральную мусорную кучу, на которой они меня делали. Но, видно, Патока уже себя накрутила достаточно, допинг в виде словесных оскорблений ей не потребовался.

   Мы сцепились. Наверное, впервые с начала обучения я полностью осознала на практике, как это, когда ярость сводит скулы и застилает красной пеленой зрение. Все прежние драки в счёт не шли. Даже в бою с врагом меня так ещё не скручивало. Но Ирэну Патоку я сейчас ненавидела от души. Размазать в тонкий блин, стереть в субатомную пыль…

   Между нами вклинился внезапно адский жар, и нас отбросило в стороны. Вскочили мы одновременно, и тут же услышали знакомый голос:

   – Так– так. Неуставные отношения?

   Огнев.

   Блин.

   Капитан Огнев!

   – Так точно, – отозвалась я, утирая бегущую из носа юшку.

   – Хороша– а, – оценил мой внешний вид капитан.

   Мне тут же захотелось провалиться сквозь землю. Что я, не знаю, насколько «хорошо» выглядит морда после въехавшего в неё кулака? Губа, судя по ощущениям, стремительно надувалась. Скоро станет больше носа. Сволочь Патока, как есть сволочь, чтоб её.

   – Дисциплинарное взыскание обеим.

   Просто блеск. Трое суток чистить канализационные фильтры по всей базе. Но не спорить же с начальством? Только вытянуться смирно и преданно есть это самое начальство глазами...

   Патока, тихонько шипя сквозь зубы, осторожно трогала кончиками пальцев щеку. Там наливался отменными цветами дивный бланш. Иллюминатор– то закроется, мстительно подумала я.

   – Ламберт, с тобой хотят побеседовать, – Огнев кивнул на своего спутника.

   Только теперь я заметила рядом с ним старого знакомца, а– дмори абаноша. Удивил, ничего не скажешь. Ему– то что от меня надо?

   – И ты тоже послушай, Патока, – посоветовал Огнев. – Полезно тебе будет.

   А– дмори абанош разглядывал нас с тщательным вниманием. Он же нас без брони не видал, поняла я, и теперь мучительно соображает, кто из нас кто. И получается у него плохо.