Саморазвитие по Толстому - Вив Гроскоп

(Или: «Не стоит пытаться убить Наполеона»)

Думали горе, ан радость [159].

После потрясения, случившегося со мной, когда я поняла, что все мое русское приключение было самообманом, фикцией, выдуманной мною, чтобы выглядеть необычно или чтобы почувствовать себя «своей» где-то еще, — я научилась относиться к своей идентичности более спокойно. Она не должна быть идеальной, она не должна быть всегда одной и той же. Это не дар — ни по рождению, ни по происхождению. Это вообще не то, чем ты являешься. Это то, что ты делаешь. И самое главное: это просто твое путешествие. Наслаждайся видами и думай о хорошем.

И хотя России нет у меня в крови, она — часть жизни, которую я прожила, и это нельзя изменить. Я никогда не овладею русским языком в совершенстве, каким бы ни было мое происхождение, но сами попытки овладеть им могут доставлять мне огромное удовольствие. Я никогда не брошу этот язык — и никогда не оставлю попыток понять все эти книги. Чтобы увлечься ими, мне, собственно, и незачем было притворяться русской. То была просто история, придуманная мною для самой себя. Надеюсь, что в любом случае к ним пришла бы — точно так же, как приносит к этим книгам любого нормального читателя, просто потому, что они выдержали испытание временем. Теперь я могу читать их как любой другой читатель, вместо того чтобы заставлять себя думать: «Вот они, наши люди…» — хотя никакими «нашими» они никогда не были.

Я решила перечитать «Войну и мир» с этой новой позиции сознательного несовершенства. Одна из главных особенностей этого романа — для всех тех, кто его еще не читал, а также тех, кто пытался его прочесть и «не осилил», — состоит в том, что его прочтение — задача не на один раз. «Войну и мир» читают всю жизнь. Невозможно «не осилить» «Войну и мир». Нужно просто еще попрактиковаться. Надо смотреть на это как на умение ездить на велосипеде. У каждого был первый раз, когда ты недоумеваешь, как вообще люди могут ездить на велосипеде. Потом ты начинаешь делать это часто, и велосипед становится как будто частью тебя. Кто-то даже может почувствовать себя участником «Тур де Франс». А бывают времена, когда ты давно не ездил на велосипеде и начинаешь задумываться, а стоит ли вообще это делать — вдруг ты станешь причиной происшествия и если не пострадаешь сам, то нанесешь ущерб другим. Главное в этом деле — снова и снова садиться на велосипед.

Такой расслабленный подход особенно важен потому, что «Война и мир», пожалуй, больше чем какой-либо роман на каком-либо языке, стал олицетворять «русскую литературу». Поэтому человек, который решает отложить прочтение «Войны и мира» по каким-либо причинам (например, настаивая на безупречном читательском опыте), рискует отложить прочтение не только произведения Толстого, но и всей русской литературы. Не думайте о «Войне и мире» как о романе. Думайте об этой книге как о Библии. Вы же вряд ли всерьез планируете прочесть Библию от корки до корки за один присест, правда? Но именно так люди постоянно поступают с «Войной и миром». (На самом деле при чтении Библии у вас легко может возникнуть желание ее отложить. Это сравнение как-то сразу не заладилось. Забудьте то, что я сказала про Библию. «Война и мир» вовсе не похожа на Библию. Она похожа на множество романов, перемешанных под одной обложкой.)

Чтобы понять все это, мне потребовались годы. Я прочла «Войну и мир» нормально (действительно нормально), только когда узнала, что по ней снимают сериал. Из всей русской классики это самая пугающая, самая устрашающая и самая многостраничная книга. Очень многостраничная. Несмотря на мое собственное страстное убеждение в том, что никакая книга не должна никого пугать, этой я боялась очень долго. Первая попытка убедила меня в том, что в книге слишком много перестрелок. Серьезно, слово «перестрелка» попадается чуть ли не на каждой странице. Да, еще в книге более пятисот персонажей. Ее сюжет замысловат, и время от времени ты окончательно теряешься. Генри Джеймс называл классические романы девятнадцатого столетия «огромными, рыхлыми, дряблыми монстрами». «Война и мир» — из них самый огромный, самый рыхлый и самый дряблый монстр. Джеймс еще называл Толстого «жидким пудингом». Короче говоря, «Война и мир» — это раздувшийся, вспученный Годзилла из бланманже.

И все же: не есть ли вся наша жизнь трясущийся желеобразный Годзилла? Не полна ли наша жизнь несуразностей, невероятных совпадений, сотен персонажей, которые могут оказываться — а могут и не оказываться — очень важными? Настолько, что можно назвать структуру «Войны и мира» одним из самых честных изображений реальной жизни в литературе. Роман развивается последовательно, имеет хронологию. Иногда очень долго ничего не происходит, а иногда вдруг происходит больше, чем хотелось бы. Не все происходящее осмысленно. Много отступлений. Много сюрпризов. Хеппи-эндов немного, и даже они не отличаются простотой и требуют от героев больших усилий. Но если суметь остаться до конца, вытерпев все скучные места, найти людей, вызывающих твой интерес и восхищение, найти моменты, затрагивающие твою душу, — это странное и прекрасное приключение. (Видите? Я тут говорю о «Войне и мире». А могла бы сказать ровно то же самое о жизни. Умно! Но это не я. Это Толстой.)

Самое сложное при чтении «Войны и мира» — это не просто извлекать урок из разных сюжетов и персонажей в романе (получай удовольствие от каждого рассвета и заката; научись понимать, кто твой истинный друг; остерегайся беспечности юности; верь в свое будущее; будь добр и скромен), но и понять самого себя как читателя, а это раскрывается благодаря тому, как именно ты читаешь роман. Как, опять же, и сама жизнь, роман кажется непреодолимым. Иногда он кажется бессмысленным. Иногда — вообще непонятно о чем. Но если ты будешь терпеливым и отнесешься к себе со снисхождением, он начнет медленно перед тобой раскрываться. Главное — читать в удобном для себя темпе и терпеливо откладывать книгу, если она не идет. Ты всегда можешь к ней вернуться. Романист Филип Хеншер, написавший прекрасное признание в любви к «Войне и миру», говорит, что когда ты в нужном состоянии, роман можно прочесть за десять дней. Думаю, это вполне реально. Но это действительно зависит от нужного состояния. А его достичь обычно нелегко.

«Война и мир» начиналась как роман под названием «Декабристы», а в какой-то момент Толстой думал назвать его «Все хорошо, что хорошо