Аргентина. Кейдж - Андрей Валентинов

10

…Волк был счастлив под багровой Луной. Чужая плоть сброшена, словно ветхая шкура, и он, Мельник из рода Мельников, наконец-то стал самим собой. Незачем прятаться и прятать, перед ним долгожданная, выстраданная свобода. Вот она, его земля — развороченная взрывами, рассеченная шрамами старых траншей, пахнущая ржавчиной и человеческим тленом. Хотелось мчаться не глядя — вперед, вперед, вперед, к неровному, убегающему от него в бесконечность горизонту.

Волк Мельник, вскинув мохнатую черную морду, уцепил зрачками Луну. Оскалился. Завыл.

— Во-о-оля-я!

Выдохнув, дернул носом, принюхался, повел чуткими ушами. Если он не ошибся… Не-е-е-т, он, Мельник, никогда не ошибается, это брат, застрявший в человеческой шкуре, способен обмануться и влететь в хитрый капкан. Верный слуга Черного бога всегда выбирает нужную тропу — и горе тому, кто станет на пути! Враг близко, прямо за развалинами взорванного блиндажа, за вывернутыми бетонными плитами.

— Во-о-о-оля-я-я!

Ответь, ответь! Я тебя чую! Скорее, ну!..

— Воля! Во-о-оля-я! Иду-у-у!

Волк Мельник вновь оскалил клыки. Кто бы ты ни был, ты уже мертв! Только наивный щенок, верящий сказкам, станет откликаться на чужой вызов-вой. Война и смерть не ведают правил. Нападать надо внезапно, молча, сзади! Молод ты или глуп, но раз отозвался, выдал себя — значит, на себя и пеняй!

Туда!

Волк прыгнул в траншею, в самую черную тень, где пахло старой, давно истлевшей, но не упокоенной плотью, и затаился, сам превратившись в сгусток тьмы. Не вижу, но слышу. Чую! Беги, я здесь!..

И когда наверху послышался дробный перестук чужих торопливых лап, он, выждав несколько биений сердца, собрался в комок, напрягая каждый мускул, — и прыгнул. Нет! Взлетел, прямо навстречу багровой Луне.

И я иду-у!..

И все-таки он промахнулся. Белая Волчица в последний момент успела отскочить и развернуться, упираясь когтями в пыль. На какой-то миг они замерли, морда к морде, оскал к оскалу. Волк Мельник уже понял, что легкой победы не будет, драться придется в полную силу, не до первой крови — до последней капли. Судьба, от нее не уйти!

— Sada je tvoje vreme! — выдохнул он, глядя в светлые, словно утреннее небо, глаза.

— Умри, учитель, — отозвалась она.

Но прежде чем вцепиться друг другу — враг врагу! — в глотку, они, не сговариваясь, потянулись вперед.

Страшен волчий поцелуй.

* * *

— Просыпайся! — услышал он сквозь сон голос Отомара и послушно, как это бывало в детстве, открыл глаза. Привстал, опираясь на локоть, помотал головой, прогоняя призрак багровой Луны. Поспать довелось всего пару часов. Вначале ждал брата, заодно поглядывая на дверь, врезанную в фанерную переборку, а потом махнул на все рукой и бросил прямо на пол найденный в углу старый матрац. Если Смерть окажется глупее, чем он думал, значит, так тому и быть. Судьба, от нее не уйти!

…Табак? Интересно, кто здесь курит?

— Умывайся — и поговорим.

За окнами — серое осеннее утро. Брат уже снял плащ, повесил на крючок шляпу и… Чемодан в зеленом армейском чехле — прямо посреди комнаты. Судя по виду, тяжелый. Интересно, что может принести домой торговец картинами?

— Сейчас, брат, я быстро.

Курила Мухоловка, сидя за столом. Окурки теснились в блюдце, и Харальд, не думая, их пересчитал. Ровно половина пачки. И у Смерти есть нервы.

Встал, одернул рубашку, улыбнулся:

— Доброе утро!

Анна Фогель улыбнулась в ответ:

— Доброе!.. Пусть таким и останется.

Покосилась на одного, после на другого.

— А я вот сижу и думаю, кто из вас двоих — зеркало? Когда вы вместе, ребята, у вас все на лицах написано. Ссориться вы не будете, ясно?

Харальд взглянул на свое отражение и увидел в нем все то, что хотел сказать сам. Много лет каждый честно пытался не переступать черту. Но и это уже позади.

Отражение кивнуло, словно он подумал вслух.

— Не бу-де-те! — негромко, но веско повторила Мухоловка. — Если некому вам приказать, то придется слушаться меня. По крайней мере, сегодня.

Несколько секунд все трое — Мельник, Крабат и Смерть — молчали. Наконец заговорил старший.

— У одного народа есть обычай. Даже смертные враги отложат поединок, если девушка бросит между ними платок.

— У одного народа, говорящего на лужицком диалекте, — уточнил младший и повернулся к девушке. — Фройляйн, отыщите что-нибудь подходящее.

Анна кивнула в сторону чемодана.

— Попробуйте это. По-моему, в самый раз.

* * *

Когда крышку открыли, гауптштурмфюрер, не удержившись, присвистнул.

— Ночь чудес плавно переходит в утро. Неужели это он — летающий ранец с планеты Аргентина?

Отомар Шадовиц ответил неожиданно мирно:

— Некоторые грешат на 61-ю Лебедя. Не пользовался еще?

Младший рассмеялся.

— Не всем же так везет! Ну что, коллеги, объявляем большую охоту на Козла?

— Я объявляю, — уточнила секретный агент Мухоловка.

11

Однажды осенью, в час небывало жаркого сентябрьского заката на Солнечной палубе лайнера «Нормандия», только что покинувшего Нью-Йоркский порт и пересекшего границу Бухты, двое очень непохожих смотрели на исчезающий вдали город, уже подернутый серой вечерней дымкой. «Нормандия», «Юная француженка в бальном платье»[58], набирала ход, пробуя недавно установленные четырхлопастные винты. Корабль провожала пара гидропланов, один летел впереди, указывая путь, второй кружил за кормой. Двое на Солнечной палубе прощались с Большим Яблоком без слов, стоя плечом к плечу и время от времени переглядываясь.

Первый, похожий на спортсмена, был еще молод, не старше двадцати пяти, крепок, худ и откровенно ушаст. Одет не по возрасту богато: костюм из дорогой темно-коричневой ткани «с искрой», шляпа в тон, туфли крокодиловой кожи, а ко всему бриллиантовые запонки и тяжелый перстень на указательном пальце. Подобный наряд был для него явно непривычен, пару раз молодой человек снимал шляпу и рассматривал, словно не веря собственным глазам. Надев снова, еле заметно пожимал плечами, как будто смирялся с неизбежным.

Вторая, женщина под сорок, вызывающе красивая, несмотря на возраст, была в скромном сером платье и маленькой шляпке. Из всех украшений имела лишь тонкое обручальное кольцо, надетое поверх белой перчатки. В отличие от спутника-спортсмена она курила сигарету за сигаретой, каждый раз доставая из сумочки маленький золотой портсигар. Прикуривать помогал ей парень — извлекал из кармана зажигалку и щелкал кремнем. Причиной тому не только вежливость: внимательный наблюдатель заметил бы, что женщина может пользоваться лишь одной рукой — левой.