Один из нас лжет - Карен М. Макманус

– Способ Ванессы пристыдить шлюху. – И я, вместо того чтобы свернуть у лестницы направо, иду в раздевалку.

– Тебя же послали в медпункт, – напоминает Джена, но я машу ей рукой.

Порог медпункта я не переступала уже недели три, да и порезы хоть болезненные, но поверхностные. Все, что мне на самом деле нужно, это хороший душ.

Я забираюсь, хромая, в кабинку, сбрасываю одежду, становлюсь под теплые струи и смотрю, как стекает в сток красно-коричневая воронка. Дождавшись, пока вода станет чистой, я выхожу, завернувшись в полотенце, а Джена держит пачку пластырей.

– Вот, я тебе принесла, надо заклеить колени.

– Спасибо. – Я опускаюсь на скамейку и прижимаю телесного цвета ленты к коленям, которые, естественно, тут же снова становятся скользкими от крови. Ладони саднит, на них розовые и красные царапины, но тут приклеивать пластырь некуда.

Джена садится как можно дальше от меня, на другой конец скамейки. Я накладываю три полоски пластыря на левое колено и две на правое.

– Ванесса стерва, – тихо говорит Джена.

– Ага, – соглашаюсь я, вставая и делая осторожный шаг. Ноги меня держат, и я подхожу к своему шкафчику и вытаскиваю одежду. – Но я же получаю по заслугам? Так все думают. Наверное, именно этого хотел бы Саймон. Все наружу, на людской суд. Никаких секретов.

– Саймон… – У Джены снова вырывается тот же придушенный звук. – Он не… он был не такой, как говорят. В смысле, он, конечно, перебрал с «Про Это» и писал там ужасные вещи. Но последние два года у него были очень тяжелые. Он изо всех сил старался участвовать в общественной жизни – и ничего не получалось. Я не думаю… – Она запинается. – Если бы Саймон был самим собой, он бы не захотел для тебя такого.

В ее голосе слышится настоящая печаль. Но я не могу сейчас заставить себя сочувствовать Саймону.

Я заканчиваю одеваться и смотрю на часы. До конца урока физкультуры осталось еще двадцать минут, и я не хочу находиться в раздевалке, когда сюда придет Ванесса со своими подпевалами.

– Спасибо тебе за пластыри. А им скажи, что я все еще в медпункте, о’кей? До следующего урока посижу в библиотеке.

– О’кей, – соглашается Джена. Она сидит, сгорбившись, на скамье, вид у нее опустошенный и усталый, и, когда я направляюсь к двери, она спрашивает: – Давай сегодня пообщаемся?

Я удивленно смотрю на нее. Не думала, что мы дошли до этого пункта в нашей… в нашем знакомстве. «Дружба» – все-таки слишком сильное слово.

– Ага, давай.

– У моей мамы сегодня собирается ее книжный клуб… может быть, я могла бы приехать к тебе?

– Приезжай, – соглашаюсь я, представив себе, как моя мать отреагирует на Джену после модных и стильных Кили с Оливией.

От этой мысли на душе у меня становится веселее, и мы договариваемся, что Джена заедет после школы. Я посылаю сообщение с приглашением Бронвин, но потом вспоминаю, что она под домашним арестом. А еще у нее урок фортепьяно. Спонтанные эскапады – не ее стихия.

* * *

Я едва успеваю поставить велик под крыльцо, как появляется Джена со своим огромным рюкзаком, будто приехала заниматься. Мы ведем мучительную светскую беседу с моей матерью, которая смотрит то на многочисленные пирсинги Джены, то на ее запыленные солдатские ботинки, пока я не увожу гостью наверх смотреть телевизор.

– Тебе нравится это новое шоу на «Нетфликс»? – спрашиваю я, направляю пульт на телевизор и растягиваюсь на кровати, оставив Джене кресло. – Про супергероя?

Она осторожно садится, будто боясь, что розовый плед ее вдруг проглотит.

– Ну да, – отвечает она, опуская рюкзак на пол рядом с собой и глядя на множество фотографий в рамках, висящих у меня на стене. – Ты так любишь цветы?

– Не то чтобы. Моя сестра купила себе новый фотоаппарат, я взяла его поиграть и… в общем, в последнее время я убрала много старых фотографий.

Они теперь лежат у меня под коробками с обувью – десятки воспоминаний о нас с Джейком за последние три года, и почти столько же – снимки с подругами. Насчет одной я колебалась: там я, Кили, Оливия и Ванесса на берегу этим летом, все мы в огромных шляпах от солнца весело улыбаемся на фоне ярко-синего неба. Это был один из редких удачных девичников, но после сегодняшнего я очень рада, что убрала дурацкую ухмылку Ванессы в шкаф.

Джена теребит лямку своего рюкзака.

– Ты, наверное, тоскуешь по прежней жизни, – произносит она тихо.

Я, не сводя глаз с экрана, раздумываю над ее словами.

– И да, и нет, – решаюсь я наконец. – Я тоскую по тому, как легко было в школе. Но теперь я понимаю, что всем, с кем я общалась, на самом деле было на меня наплевать, ведь правда? Иначе сейчас все было бы иначе. – Я неловко поворачиваюсь на кровати и добавляю: – Не стану притворяться, что это хоть сколько-то похоже на то, что приходится переживать тебе – после того как ты потеряла Саймона.

Джена краснеет, но молчит, а я жалею, что подняла тему. Не могу понять, как с ней разговаривать. Мы подруги – или общаемся только потому, что больше не с кем?

Мы молча смотрим телевизор, потом Джена, кашлянув, говорит:

– Можно мне чего-нибудь выпить?

– Конечно!

Это облегчение – прервать установившееся молчание, но в кухне я наталкиваюсь на мать и десять минут выслушиваю едкие замечания насчет вот какие у тебя теперь подруги. Когда я возвращаюсь к себе с двумя стаканами лимонада, Джена с рюкзаком уже на полпути к двери.

– Что-то мне вдруг нехорошо стало, – мямлит она.

Класс. Даже неподходящие подруги – и те не хотят со мной возиться. Я в досаде пишу сообщение Бронвин, не ожидая ответа, потому что она наверняка сейчас вся в Шопене или чем-то таком. Но она неожиданно отвечает сразу, и содержание ответа еще более неожиданно:

Будь осторожна. Я ей не доверяю.

Воскресенье, 21 октября, 17.25

Мы почти закончили ужинать, когда у папы зазвонил телефон. Посмотрев на номер, он отвечает немедленно, и складки у его губ становятся глубже.

– Кевин слушает. Да. Как, сегодня? Это действительно необходимо? – Секундная пауза. – Ладно. Мы приедем. – Он вешает трубку и раздраженно вздыхает. – Мы должны встретиться с твоим адвокатом в полиции через полчаса. Детектив Чанг снова желает с тобой побеседовать. – Он поднимает руку, предупреждая мой вопрос: – Я не знаю о чем.

В горле у меня пересохло. На какое-то время меня перестали допрашивать, и я уже надеялся, что все постепенно успокоилось. Мне хочется послать Эдди сообщение с вопросом, вызывают ли и ее тоже, но мне строго велено не писать ничего относящегося к следствию. Звонить Эдди – тоже не слишком удачное решение. Так что я молча доедаю ужин, и мы с папой едем в участок.