Быстро падая - Бьянка Иосивони

– Верно, – с тоскливым вздохом соглашаюсь я. Сколько времени нужно, чтобы снова метнуться отсюда до Чикаго, чтобы спонтанно поесть там пиццу?

Чейз только усмехается. Я почему-то ожидаю колкого комментария, но он молчит. И я не могу избавиться от ощущения, что за этим кроется что-то еще, и что я могла бы сказать ему нечто большее, чем просто мое новое любимое блюдо. Но Чейз не дает мне дополнительной информации. Нет даже намека, что он может знать что-то такое, что ему лучше не знать. Я подавляю краткий приступ паники и глубоко вздыхаю.

– А у тебя? – спрашиваю я, когда мы сворачиваем направо на развилке. Тем временем я уже потеряла, куда мы идем, но меня это не беспокоит. Мне не нужно искать быстрый выход, я хочу наслаждаться настоящим. Я хочу потеряться. – Какая у тебя любимая еда?

– Тоже пицца. Хотя мне больше нравится нью-йоркский вариант.

– Что, прости? – я резко останавливаюсь и смотрю на него. – Это…

Как можно любить супертонкое тесто, если вместо этого можно купаться в нем? В тесте, наполненном вкусными штуками, прошу заметить!

– Это… что? – он бросает на меня веселый взгляд искоса. – Неужели мы теперь не можем дружить? Ты оставишь меня посреди кукурузного лабиринта?

Он меня дразнит. Я замечаю это не только по тону его голоса, но и по блеску в глазах. Не говоря ни слова, я слегка толкаю его. Хороший, твердый тычок в бок.

– Это нехорошо, – обвинительно указываю я на него пальцем. – Нельзя шутить о пицце. Так же, как о кофе, мороженом и шоколаде. Если эти вещи не священны для тебя, то тогда что?

Он смеется. Запрокидывает голову и хохочет. Я пытаюсь злиться на него, но не могу. Видеть его… таким расслабленным и в таком прекрасном настроении… счастливый вид Чейза радует и меня. Его смех что-то пробуждает во мне. Снова ком в груди, и сердце колотится слишком быстро. Все мои чувства, похоже, направлены только на него. Я не хочу влюбляться, правда не хочу. Но он делает это чертовски трудным для меня.

– Извиняюсь, – все еще ухмыляясь, он вытирает рукой глаза.

Да, он так сильно смеялся, что у него на глазах выступили слезы. И, возможно, я немного горжусь тем, что довела его до такого состояния. Несмотря на то что Чейз выглядит как легкомысленный тип, он, кажется, гораздо глубже. Раньше я не замечала этого, но таким, как сейчас, я его еще не видела.

– Это было очень нехорошо с моей стороны, – признается он, потирая бок.

– Все в порядке? – не раздумывая, я делаю шаг к нему и хватаю его за руку. Кожа по-прежнему распухшая, со вчерашнего дня она посинела.

– Болит?

– Теперь уже нет.

Я фыркаю.

– Выпендрежник.

Он корчит гримасу.

– Это просто синяк, ничего особенного.

– Тебе все равно придется дальше ездить на стройку?

Он кивает.

– Я помогаю отцу и дяде, меня отправили в Ричмонд. Но там все должно закончиться через несколько дней, тогда я напишу отчет и отправлюсь в другое место. Синяк – напоминание о том, что всегда нужно быть быстрым и внимательным.

Я легонько поглаживаю его по ушибу. Даже если он утверждает, что ему не больно, я почему-то в это не верю. Для этого его рука слишком забинтована.

– Мне жаль.

Что-то в его взгляде меняется.

– Мне нет.

Я тяжело сглатываю и делаю осторожный шаг назад.

Может, мне следует осмотреть колени, потому что они снова кажутся ватными.

– Мы должны идти дальше.

Он на мгновение удерживает мой взгляд, кивает и начинает двигаться.

– Верно. Иначе мы никогда не выберемся отсюда. И у меня на тебя слишком много планов.

– Правда? – я следую за ним, стараясь говорить непринужденно, но мой голос дрожит. Как и все во мне, потому что я слишком отчетливо осознаю присутствие Чейза. Удаляющиеся шаги, то, как его рука раскачивается взад и вперед, иногда, как бы случайно, касаясь моей. Его ровное дыхание. Взгляд, который он бросает в мою сторону и который я ощущаю почти физически. Здесь правда тепло, так душно, или я единственная, кому трудно как следует дышать?

Мы сворачиваем еще несколько раз, по дороге болтая обо всем подряд: еде, фильмах, сериалах, спорте – хотя я не очень разбираюсь в последней теме, но люблю смотреть теннис и снукер по телевизору или в интернете. В этом есть что-то странно успокаивающее. Чейз, с другой стороны, играл в хоккей в средней школе, что вызвало его интерес к этой игре в колледже. Тем не менее он болеет за Канаду на Кубке мира. Мне приходится поклясться ему, что я никому не раскрою этот секрет. Что касается любви к нашим автомобилям, в этом мы полностью соглашаемся друг с другом, потому что Чейз как минимум так же сильно привязан к своему «доджу», как и я к своей старой «хонде».

Примерно через час, в течение которого мы периодически натыкаемся на других людей, мы добираемся до знака, при виде которого я не могу не рассмеяться. Он поздравляет нас с тем, что мы достигли середины лабиринта, – но найдем ли мы путь дальше?

– Пойдем, – Чейз берет меня за руку и тянет в одном из трех возможных направлений.

Я понятия не имею, правильная ли это дорога или мы просто ходим по кругу, но, по сути, мне все равно, до тех пор, пока он продолжает держать меня за руку.

Мы проходим мимо очередных развилок, выбирая то одну, то другую сторону. Наверно, мы давно бы нашли выход, если бы были внимательней.

У меня всегда, на любой случай, имелся четкий план. Этим летом я впервые научилась плыть по течению, намеренно теряться и смотреть, что произойдет. Не все время я была довольна результатом, но все равно как-то справилась. И иногда, в таких ситуациях, как сейчас, я наслаждаюсь моментом по полной и ни о чем не беспокоюсь.

– Какая твоя любимая песня? – Чейз снова возвращается к допросу.

– У меня такой нет, – признаюсь я. – Но я люблю фолк, инди и хорошие поп- и рок-песни.

Плейлисты для этой поездки бесконечны. Всякий раз, как нахожу группу, которая мне нравится, я слушаю ее музыку на повторе, пока не нахожу следующую, которая меня зацепит. Причем старичкам я, конечно, не изменяю. Сегодня утром, пока я готовилась к смене в закусочной, песни WILD играли по кругу.

– Хорошо. И что было самым захватывающим из того, что ты сделала этим летом?

Я не сразу нашлась с ответом. Последние два с половиной месяца были как одна сплошная вечеринка. Я пробовала то, что никогда не ела раньше, – а недавно, к сожалению, пила, как никогда, – и делала то, что бы не сделала. Нет, то, что я не могла представить себе даже во сне. Но что было самым захватывающим из этого? Несмотря на все любопытствующие взгляды, сесть в ресторане Чикаго в полном одиночестве и сделать заказ. Точно так же, как в Нью-Йорке преодолеть свой страх высоты и насладиться видом из Рокфеллер-центра. Было интересно – и, возможно, немного опасно – постучать ночью в дверь фермы в Канзасе и спросить, могу ли я остановиться у них. Или подружиться в Аризоне на кемпинге с группой незнакомых студентов из Франции и спонтанно на следующее утро подвезти их на своей машине. Так же, как и кататься на мотоцикле с парнем, которого я видела в первый раз. Или подойти к другому парню в баре и притвориться, что мы знакомы целую вечность. Но каким бы захватывающим и непривычным все это ни казалось для меня, тяжелее всего мне было преодолеть только одно: