Дорогие мои - Лион Измайлов

Данелия сказал Кучаеву:

– Все, Андрюша, пиши.

Я пришел к Феликсу и рассказал всю эту историю. Феликс возразил:

– Все пустое. (Его присказка.) Здесь ничего нет. Если двое любят, зачем им выдерживать этот глупый договор? Если любят, будут жить дальше. Надо мысленно погрузить придуманную ситуацию в жизнь. Если все нормально, все сходится, все естественно, то замысел правильный.

Через месяц Кучаев принес первый вариант сценария. Данелия прочел и сказал:

– Извини, Андрюша, не получилось. Это не ты виноват, а я.

На этом примере я еще раз убедился в высоком профессионализме Феликса.

Кстати, Данелию Феликс очень уважал. Работал с ним как редактор «Фитиля» и говорил, что у него на площадке всегда железный порядок.

А какие замечательные дни рождения праздновали мы на даче Феликса в Абрамцеве!

День рождения Тамары в июле. Феликс с Хайтом тогда снимали дачу на двоих. Приехали Танич с женой Лидией Козловой, мы с Леной, Гена Хазанов со Златой, мой соавтор Наринский с женой Инной и еще друг Феликса, писатель Анатолий Гладилин. До сих пор вспоминаю с удовольствием. Запомнил одну деталь. Гладилин в шутку ухаживал за Златой и все время кричал:

– Я три года без женщины!

На что я сказал:

– Будешь ухаживать за Златой – будешь еще три года без женщины.

Смеялись.

Хотя при таких гостях, как Танич, Хайт и Феликс, шутить очень трудно. У Феликса юмор совершенно необыкновенный.

Например, была у них с Эдиком такая реприза, которую потом многие выдавали за свою: «Археологи нашли подземный ход XVII века, длиной три километра, между мужским и женским монастырями. Ученые установили, что 2900 метров в скальной породе прорыли женщины».

А то еще помню, как мы сидели с Феликсом году в 1992-м в парке Иерусалимского университета. Я поднял с земли шишку, положил себе в сумку и сказал:

– Я собираю всякие памятные вещи: гальку с Байкала, шишки из Иерусалима.

И Феликс тут же добавил:

– Бриллианты из Оружейной палаты.

Итак, Феликс был в отказе и нигде официально работать не мог. Но трудности материальные были ничто по сравнению с гонениями, которые обрушивала на голову Феликса и его семьи советская власть. Возле дома даже ночью стояла «Волга», и там сидели оперативники.

Однажды в соседнем дворе напали на двадцатилетнего сына Феликса Женьку и сильно его избили. А Женька такой был в те времена безобидный парень, что просто грех было его трогать.

Второй сынишка, Лешка, был пухленький, с ямочками и совершенно замечательный парнишка. Когда ему было восемь лет, мы с ним как-то сели на диван и стали вдвоем читать книжку. На второй странице я вдруг заметил, что Лешка дочитал раньше меня. На следующей странице я ускорил свое чтение, но результат был тот же, и на третьей, и на четвертой. И вот мы повели Лешку записывать в школу, причем сразу во второй класс. Он ответил на все вопросы, кроме одного:

– Кто лежит на Красной площади?

– Пьяный? – спросил Леша. – Ну никак он не смог вспомнить про Ленина.

Телевизора в доме Камова не было принципиально.

– Не хочу отравлять детей пропагандой, – говорил он.

Мне очень хотелось помочь Феликсу хоть как-то. Однажды им пришла посылка от какой-то благотворительной организации. Там было вельветовое пальто. Его нужно было продать. Я сказал, что куплю его себе. Цену Тамара назвать не захотела. Договорились так: я отнесу пальто в комиссионный, и во сколько его там оценят, за столько я его и куплю.

– Только без вранья, – сказал Феликс.

Я обещал.

Пальто оценили всего в шестьдесят рублей.

И я, как дурак, назвал Феликсу и Тамаре эту цифру. Нужна она была мне, эта честность, в тот момент? Но соврать Феле я не мог. Так и купил за шестьдесят рублей.

Еще в 1970 году я устроил Тамару на курсы японского языка и сам потом пошел туда учиться. Курсы были единственными на всю Москву и жутко дефицитными, но директором этих курсов была моя теща, Нина Анатольевна, вот мы там и учились. Там же, кстати, и познакомились с Ларисой Рубальской. Интересно, что когда я приехал в Израиль в 1990 году, Тамара не могла вспомнить, как же она попала на эти курсы. И очень удивилась, когда я ей напомнил про свою тещу. Жизнь в другой стране сильно отбивает память о предыдущей. Другая жизнь.

Году в 76-м позвонил мне Хайт и сказал, что телевидение предлагает написать детскую передачу. Мы поехали на Шаболовку. Передача должна была быть по азбуке. Мы с Хайтом поняли, что это вместо «АБВГДейки» Э. Успенского. Редактор сказала, что к Эдику эта передача не имеет никакого отношения, что уже после Эдика двое или трое авторов делали передачи по азбуке, но ТВ они не устроили, и вот обращаются к нам. Она рассказала, что в Америке есть подобная передача, которую ведет кукла, шикарная, управляемая кукла, а когда проходили букву «W», то через всю Америку с запада на восток летела эскадрилья самолетов в виде этой буквы. Нам предлагали сделать без самолетов и без кукол, но чтобы не хуже. Платить будут тысячу рублей за сценарий одной передачи. А их предполагалось двадцать четыре. Мы обо всем этом рассказали Феликсу. Он согласился писать.

И вот началась работа. Я, собственно, сидел третьим лишним. Феликс и Хайт у меня на глазах сочинили первый вариант передачи, на букву «А», для двоих клоунов, Хазанова и Писаренкова, и одной актрисы, Ирины Муравьевой. Меня бы этот вариант вполне устроил, но они его переделывали еще семь раз. Итого восемь.

Я потом взял все материалы домой и записал, что-то приглаживая.

В следующий раз, на букву «Б», было то же самое. Я предполагал, что если мы запустимся, то три передачи будут делать Хайт с Камовым и одну мы с Наринским, если, конечно, у нас получится. Но Камову с Хайтом, наверное, не нужен был свидетель их творчества, и они одно из заседаний провели без меня.

А дальше мы поставили две фамилии – Измайлов и Хайт, поскольку фамилию Камова ставить было нельзя.

Мы прочли два этих сценария по пятнадцать страниц на худсовете, и все члены худсовета, не сговариваясь, подняли вверх большие пальцы.

Недели три мы ждали, когда нам что-либо скажут. Через месяц я не выдержал и позвонил редакторше.

Она сказала:

– А разве вам не сообщили? (Это обычное телевизионное хамство.)

– А кто, – поинтересовался я, – кроме вас, мог мне что-нибудь сообщить?

– Ой, вы знаете, а мы эту передачу снимать не будем.

И далее без объяснений.

Потом уже мне рассказал мой приятель, что они не могли пережить, что должны будут выплатить нам двадцать четыре тысячи за сценарии.

Как говорил значительно позже А. Я. Лифшиц: «Делиться надо». Мы тогда это понимали так: делиться надо с друзьями. Мы сказали Феликсу, что получили аванс двадцать пять процентов за две передачи, то есть пятьсот рублей, и отдали ему, скинувшись, причитающуюся ему половину.