Дорогие мои - Лион Измайлов

– Не надо с ним иметь дело.

А Танич уже хотел отдать деньги на квартиру. Феля его удержал. Человек оказался аферистом.

Единственный прокол у него произошел уже году в 76-м, когда он был в отказе. Они собирались еврейской группой на какие-то тайные семинары, и один человек из их среды всех выдал. Как-то раз после этого мы сидели втроем: Феля, Хайт и я.

И Феля сказал:

– А вот интересно, у меня есть фотография нашего семинара. Вы по фото сможете определить предателя?

На фотографии было человек двадцать. Хайт указал на двоих – либо тот, либо этот. А я указал на одного из этих двоих. Феликс был поражен. Я точно назвал того, который дал слабину.

– Где же вы были раньше?! – кричал Феликс. Почему-то запоминаешь случаи, где ты выглядишь лучше.

Вот и я запомнил. Но нам с Хайтом было легче, чем Феле, мы-то уже знали, что кто-то здесь предатель, а они, общаясь, не могли этого знать.

Где-то в конце 60-х они вчетвером – Успенский, Камов, Хайт и Курляндский – пошли в мультипликацию, видно, понимая, что на эстраде – тупик, а зарабатывать надо. Мультяшки – дело чистое, не надо никакой идеологии.

Они все четверо были талантливые, у них все пошло. Вчетвером они сделали сюжет о Волке и Зайце в «Веселую карусель».

Из этого сюжета потом Камов, Хайт и Курляндский создали первый советский бестселлер «Ну, погоди!». А Э. Успенский выпустил «Чебурашку и Крокодила Гену». Можно сказать, что все четверо – классики советской мультипликации. Выпусти они столько популярных фильмов в Америке, они бы были миллионерами, а здесь они только по нашим меркам были обеспеченными людьми.

Феликс – человек образованный, он много читал в то советское время, а сейчас в Иерусалиме читает еще больше, поскольку в этом есть производственная необходимость. Представляете, сколько надо прочитать, чтобы написать историю евреев в России. А он уже выпустил три книги и, кажется, выпускает четвертую.

Кроме юмора у Феликса уже тогда была тяга к серьезной прозе.

Ещё в начале 70-х годов он напечатал в журнале «Новый мир» рассказ «Я маленький». Чудесный рассказ. Свой, ни на кого не похожий стиль. А писатель, как мы знаем, это стиль.

В те времена напечататься в «Новом мире» было невероятно почетно.

В начале 70-х мы с Фелей, наши жены и Фелины дети ездили по подмосковным городкам и смотрели церкви и монастыри: Дмитров, Александров, Коломна и т. д. В те времена церкви пребывали в ужасающем виде. Чаше всего в них находились склады. Были, конечно, кое-где и музеи, и даже действующие церкви иногда попадались, но таких было совсем мало.

Мы ездили, смотрели. Какая же красота – зимняя Александровская слобода. Мы ехали на электричке, и ничего, получали наслаждение. Я из кожи вон лез, старался быть остроумным и веселил всех. Был я у нас ответственным за погоду, и чаще всего хорошая погода нам сопутствовала. Но потом, году в 74-м, появилась Лариса Рубальская, и уж она лучше меня обеспечивала погоду.

А появилась она со стороны Тамары, жены Феликса, красивой и очень бескомпромиссной женщины. Вот она правду-матку резала в глаза всем, включая Феликса. Но Феликсу, я так понимаю, наедине. Лариса ее обожала. Да и все мы ее любили.

А ещё у Феликса с Тамарой была подруга Раечка. Она одна воспитывала двоих близняшек. Дети были красавчиками, крепкими и сыпали анекдотами. Вы их могли видеть в фильме Ролана Быкова «Внимание, черепаха!». Ролан Антонович снимал их по очереди. Когда один уставал, он снимал второго. Раечка очень хорошо знала архитектуру Москвы. Иногда по воскресеньям мы большой компанией встречались в центре Москвы, допустим, на Суворовском бульваре, шли вдоль бульвара, и Раечка нам рассказывала о каждом доме, что за стиль, что внутри, кому принадлежал до революции, кто строил.

Году в 74-м она с детьми уехала в Америку. Это про нее лифтерша в ее доме говорила:

– Куда ж она собралась с двумя детьми, тут за тридцать километров от Москвы есть нечего, а она – в Америку!

Из Америки Раечка писала нам письма, где по памяти рассказывала о домах на той или иной улице. И мы шли вдоль домов и читали ее письмо. Светлый была человек. Царство ей небесное.

В 69-м году я женился на Алле Боссарт. Ребята привезли на мою свадьбу Феликса. Один из гостей, художник Назаров, подарил нам мультипликационную картинку. Феликс ее увидел и стал очень интересно рассказывать, как делается мультфильм, а одна вредная гостья вдруг фыркнула и сказала:

– Тоже мне, генерал на свадьбе.

Я был возмущен: вот уж Феликс точно никогда никаких генералов не играл.

В 2001 году Феликс вдруг мне рассказал, что виделся в Иерусалиме с Аллой Боссарт, которая приезжала туда со своим нынешним мужем Игорем Иртеньевым и они были у Феликса в гостях.

И вдруг Феликс говорит Алле:

– А ведь я у вас был на свадьбе.

Боссарт не могла в это поверить. Но Феликс напомнил ей эпизод с этой злобной девицей. И он, и я помним этот эпизод.

– Потому, что мне было стыдно за эту мымру, а Феля – оттого, что такие вот вещи почему-то очень запоминаются, когда так несправедливо вдруг тебя обругают.

В 72-м году Феликс со всей семьей подал на отъезд. Их продержали в отказе пять лет.

У него началась совсем другая жизнь. Работать ему не давали. Авторские отчисления, естественно, тут же прикрыли, да к тому времени его исполняли совсем немного. Он уже давно эстрадой не занимался. Ему приходилось писать под чужими фамилиями. Я предложил ему деньги, но он, естественно, отказался. Я говорил ему, что Энгельс занимался торговлей и посылал деньги Марксу, а я что, хуже Энгельса?

Но его перспектива стать Марксом при таком Энгельсе не сильно увлекала.

Мы с Наринским и Таничем по заказу Министерства культуры писали мюзикл «Янки при дворе короля Артура». Композитором должен был быть Никита Богословский. Танич, когда я шел к Богословскому, предрек:

– Ты придешь, и он ещё в прихожей скажет: «Пьянки при дворе короля Артура».

Точно так и произошло. Никита Владимирович сильно удивился тому, что я не смеялся его экспромту. Я пригласил Феликса принять участие в написании мюзикла в качестве руководителя нашей авторской группы. Он согласился, но аванса не взял.

Мы сделали не точную копию романа Марка Твена, а современный вариант, и неплохой, но, наверное, от нас ждали именно инсценировки классика, так что пьеса не пошла.

С 1973 по 1975 год я учился на Высших сценарных курсах. На одном из занятий Данелия с Габриадзе послушали заявку А. Кучаева. Суть ее такова. Двое молодых, любящих друг друга людей договорились разойтись через три года совместной жизни, поскольку любовь все равно умирает. И чтобы не присутствовать на похоронах любви, они решили разойтись, даже если будут любить друг друга. И вот три года прошли. Они расходятся и вспоминают эти три года. Вот такое кино. Услышав эту заявку, наши учителя так возбудились, что, долго цокая языками, рисовали картинку. Вечер, сумерки, набережная. Эти двое любят друг друга, но надо расходиться. Красиво.