Екатерина Дашкова - Александр Воронцов-Дашков

В течение менее чем годичного пребывания в Париже Дашкова чувствовала себя захваченной лихорадочным вихрем городской жизни, деля свое время между прекрасным парижским высшим светом и интеллектуальным и художественным сообществом. Она позировала Жану Антуану Гудону, скульптору, среди многих работ которого статуи и бюсты Вольтера, Екатерины II и Джорджа Вашингтона. Дашковой не понравился большой бронзовый бюст, сделанный им: он выглядел неестественно, идеализировано и очень похоже на французскую герцогиню «в декольтированном платье вместо простой и скромной Ninette» (121/122). Обычно по утрам она бывала в домах и студиях влиятельных политических лидеров, мыслителей, писателей и художников. По вечерам она посещала концерты, спектакли, литературные салоны или принимала гостей дома. Чаще всего она была в компании своего друга Дидро, который чувствовал себя плохо, а также встречалась с молодым Талейраном и Гийомом Тома Франсуа Рейналем, французским историком и философом, соавтором «Философской и политической истории учреждений и торговли европейцев в обеих Индиях» (1770). Во время визита Дашковой французский парламент расследовал его предполагаемые нападки на церковников и колониализм. Аббат Рейналь ввел Дашкову в замкнутый и привилегированный мир Французской академии, а 24 марта 1781 года он организовал прием в честь Дашковой, на который пригласил ведущих академиков. На таких приемах во время разговоров за едой и питьем Дашкова накопила много идей, которые она потом осуществит, будучи директором Академии наук, и, возможно, здесь приняли конкретную форму ее первые мысли о создании Российской академии.

На завтраке у аббата Рейналя мадам де Сабран сообщила Дашковой, что Мария Антуанетта выразила желание встретиться с ней в Версале в апартаментах Иоланды Мартины Габриэлы де Полиньяк, фаворитки королевы и гувернантки королевских детей. Дашкова слышала от ряда людей, что ей хорошо было бы представиться французскому двору в Версале, но она не хотела делать это. Согласно принятому при этом дворе этикету, французские аристократы имеют преимущество перед иностранными персонами одного с ними ранга. Если Дашкова с трудом согласилась сесть на место, которое ей казалось ниже ее положения, на коронации Екатерины, то тем более она не сделает этого во Франции, поскольку «как статс-дама русской императрицы не может позволить унижать достоинство, связанное с ее рангом» (120/122). Другое дело частный визит, и в назначенный день Дашкова с детьми отправилась в тринадцатикомнатные апартаменты Полиньяков в Версале и встретилась с королевой, которая любезно приветствовала их. Она поговорила с детьми об их уроках танцев и громко выразила сожаление, что вскоре вынуждена будет оставить это развлечение, поскольку этикет не разрешает ей танцевать после достижения двадцати пяти лет. Дашкова, всегда готовая извлечь моральный или возвышенный урок из ситуации, рассудительно заметила, что танцы — гораздо более естественная форма развлечений, чем игра в карты. Она не знала о страсти Марии Антуанетты к азартным играм, и на следующий день придворные сплетники доложили, что Дашкова прочитала королеве нотацию.

Старательно избегая Рюльера во время своего пребывания в Париже, Дашкова, наконец, встретила его на вечере у Сюзанны Неккер. Теперь, когда полемика о его истории дворцовой революции 1762 года утихла, Дашкова приветствовала его дружески и пригласила посетить ее дом. Дидро, Мальзерб и другие уверили ее, что в своем рассказе Рюльер изобразил ее роль правдиво и положительно. Каково было ее удивление, когда много лет спустя она прочитала его текст, возможно, все еще в рукописи! Фактически именно ее ярость по поводу того, что она считала фальсификациями Рюльера и бездумным повторением слухов и ничем не подкрепленных сплетен, стала главным фактором создания ее собственной версии событий в «Записках»[364].

Дашкова также беседовала с одним из самых приятных для нее людей — Бенджамином Франклином, которого Конгресс в Филадельфии назначил 14 сентября 1778 года полномочным министром при дворе Людовика XVI. Будучи в Париже, она очень хотела встретиться с Этьеном Морисом Фальконе, художником, скульптором и автором конной статуи Петра I в Петербурге — знаменитого Медного всадника. Впав в немилость у Екатерины II, он вернулся в Париж. Фальконе приехал пить чай вместе со своей ученицей и невесткой Мари Анн Колло, даровитой художницей. Особенно умелая в портретах, она создала модель головы Петра для шедевра Фальконе. Разговор перешел на Григория Орлова и его злобные инсинуации, которыми он хотел убедить всех в Париже, что Дашкова специально воспитала своего сына в любовники Екатерине. Коварная тактика Орлова не удивила Дашкову, но она боялась, что эти сплетни достигнут ушей Потемкина. Она все еще не получила ответа на свое письмо с просьбой о назначении сына, и, возможно, Потемкин теперь видел в Павле соперника.

Несмотря на множество парижских забот и дел, Дашкова не забывала об образовании сына. Павел продолжал свои интенсивные занятия: он сосредоточился на итальянском, читал древние греческие и латинские тексты и каждое утро повторял предметы, которыми занимался в Эдинбурге. Один из учеников Даламбера — математика и философа, сотрудничавшего с Дидро в издании «Энциклопедии», почетного члена петербургской Академии наук — обучал его математике и геометрии. В течение многих лет Дашкова нанимала множество учителей, среди них Жана Фредерика Германа, позже — профессора права в Страсбурге. Дети Дашковой занимались со своими учителями, брали уроки танцев у французских балетных танцоров и хореографов Максимилиана и Пьера Гарделя и сопровождали мать в большинстве ее визитов и экскурсий. При одной такой поездке в Сен-Сир, школу для девочек и молодых женщин, основанную мадам де Ментенон в 1686 году, Дашкова радовалась, когда «позже получила разрешение взять сына осмотреть Сен-Сир, куда мужчинам вообще не было доступа» (122/124). В «Записках» она опять проигнорировала дочь, ничего не написав об интересах или мнениях Анастасии и пропустив возможность обсудить образование своей дочери и женщин вообще.

Все еще не получив ни слова из Петербурга касательно назначения сына, Дашкова в марте 1781 года уехала в Швейцарию. По пути она посещала гарнизоны в городах, чтобы Павел мог больше узнать о французских военных укреплениях и дополнить свои впечатления от изучения моделей и планов в Париже. Дашкова посетила Берн, а затем Женеву и Лозанну со смешанными чувствами счастья и печали, поскольку встречала в этих прекрасных романтических местах своих старых друзей. И все же чувство потери не покидало ее, поскольку Вольтер умер двумя годами раньше, а Кэтрин Гамильтон в этот раз не сопровождала ее. В знак дружбы Жан Губер подарил ей свои портреты Вольтера. Перевалив через Альпы, Дашкова вступила в Италию, обязательную для посещения всех элитных путешественников XVIII века и пропущенную ею во время первой поездки.

Она несколько дней изучала Милан, сделав экскурсию на озера Маджоре и Лугано и на острова Борромео. «В восторге от красот природы мы с сожалением покинули эти места, показавшиеся нам земным раем. Мы видели апельсиновые и лимонные рощи, растущие так же свободно, как у нас березы и липы» (126–127/127). Сочиняя свои записки через много лет, Дашкова мало смогла сказать о Парме, Модене и даже Флоренции, но выказала большой интерес к Пизе и ее собору, к работам Андреа дель Сарто и производству изделий из стали. Летние месяцы были жаркими и душными; боясь возможного распространения малярии, Дашкова провела с детьми девять недель на водах в Пизе. Они просыпались каждое утро в восемь и после легкого ленча собирались в самой большой комнате дома и читали. В одиннадцать они закрывали ставни и читали друг другу по очереди при свечах примерно до четырех часов пополудни. Затем они мылись, переодевались, обедали и после еще часа чтения открывали окна и выходили на прогулку. В результате гордая мать заключила, что «чтения с сыном в течение девяти недель принесли ему большую пользу и он успел прочесть все, на что молодому человеку понадобился бы год» (129/129). Все еще обеспокоенная будущим сына и, возможно, узнав о растущем напряжении в отношениях между Екатериной и Павлом, Дашкова написала Александру Куракину, который получил образование вместе с Павлом и был его другом. В своих письмах она просила аудиенции у Павла, выражая надежду, что великий князь встретится со своим крестником и возьмет его под крыло. Дашкова раскрыла секретный характер переписки, когда пообещала писать свободно, если Куракин сожжет письма[365].