Кто управляет Россией? - Татьяна Миронова

Тэффи «стало скучно», но оказалось, что «Гришка работает всегда по определенной программе» (там же). Выговорил несколько фальшивых фраз о «божественном»: «Вот хочу поскорее к себе, в Тобольск. Молиться хочу. У меня в де-ревеньке-то хорошо молиться», затем принялся приставать к гостье с настойчивым: «Ты пей! Я тебе говорю — Бог простит!», потом недвусмысленно стал звать к себе, потом велел принести свои! стихи, звучащие, запомним это, так: «Прекрасны и высоки горы. Но любовь моя выше и прекраснее их, потому что любовь моя есть Бог», потом собственноручно написал несколько строк «корявым, еле разборчивым мужицким почерком «Бог есть любовь. Ты люби. Бог простит. Григорий». Потом хозяин вдруг озабоченно подошел к Распутину: «Телефон из Царского». Тот вышел и к столу не вернулся.

На этом свидание с двойником Распутина не закончилось. Через три-четыре дня последовало повторное приглашение, «заезжал Манасевич, очень убеждал приехать (прямо антрепренер какой-то! — так восклицает Тэффи) и показывал точный список приглашенных». Большинство из них не знали друг друга и пришли только поглядеть Распутина. Как заезженная пластинка прокрутилась прежняя «программа»: разговоры о «божественном», приставания, скабрезным тоном о Государыне, «хозяин все подходил и подливал ему вина, приговаривая: «Это твое, Гриша, твое любимое». «Распутин» напился, потом ударила музыка. «Распутин вскочил… сорвался с места. Будто позвал его кто… Лицо растерянное, напряженное, торопится, не в такт скачет, будто не своей волей, исступленно, остановиться не может». «Голос Розанова. — Хлыст!»… И вдруг Распутин остановился. Сразу. И музыка мгновенно оборвалась, словно музыканты знали, что так надо делать» (там же).

Писательской интуицией Тэффи заподозрила в этих встречах «обделывание каких-то неизвестных нам темных, очень темных дел» (там же). Догадка ее нашла подтверждение. Пьяный «Гришка» проговорился, знает, что они журналисты. «Это было очень странно, — удивилась Тэффи. — Ведь не мы добивались знакомства со старцем. Нас пригласили, нам это знакомство предложили, и вдобавок нам посоветовали не говорить, кто мы, так как «Гриша журналистов не любит», разговоров с ними избегает и всячески от них прячется. Теперь оказывается, что имена наши отлично Распутину известны, а он не только от нас не прячется, но, наоборот, втягивает в более близкое знакомство. Чья здесь игра? Манасевич ли все это для чего-то организовал — для чего неизвестно?» (там же, с.238). Это было действительно дело рук еврея Манасевича, только для одного — чтобы литераторы и журналисты засвидетельствовали, что своими собственными глазами лицезрели «живого Гришку» — пьяного, распутного хлыста. «Все мои знакомые, которым я рассказывала о состоявшейся встрече, высказывали какой-то совершенно необычайный интерес. Расспрашивали о каждом слове старца, просили подробно описать его внешность, и, главное, «нельзя ли тоже туда попасть?» — свидетельствовала, как и было задумано Манасевичем, Тэффи (там же).

Устроитель «распутинских» спектаклей еврей Манасевич-Мануйлов — профессиональный мошенник. Задолго до эпопеи с двойником Распутина он, широко афишируя свои связи с высшими кругами, за солидный куш предлагал услуги по протекции разных дел — от разрешения на открытие парикмахерской до ходатайства за заключенного под стражу и назначения на государственную должность. Он демонстрировал молниеносное разрешение просьб, на глазах просителей связываясь по телефону то с министром внутренних дел, то с самим Председателем правительства, получая от них телефонные заверения в скором решении вопросов. На самом деле телефонные переговоры афериста были примитивной имитацией. Выудив у простаков гонорар за свои ходатайства, Манасевич всячески избегал дальнейших встреч с прежними просителями, принимая череду новых. Подобные мошенничества оставались, впрочем, совершенно безнаказными, так как просители не имели свидетелей обмана, чаще всего ходатайствовали у Манасевича по незаконным делам и не стремились потому выдвигать против него официальные обвинения.

Но когда Манасевич включился в аферу с двойником, он стал получать от мошенничеств двойную выгоду. И его аферы часто удавались благодаря магическому действию имени Царского Друга, и наветы в связи с этим на Распутина усиливались, за что Манасевич, безусловно, получал вознаграждение от заинтересованных лиц. Причем безнаказность была и здесь гарантирована Манасевичу. Ведь в «спектаклях», описанных Тэффи, не было ни одного противозаконного деяния. Двойник никому не представлялся как Григорий Ефимович Распутин, просто созванных гостей загодя предупреждали, что это он самый и есть. Двойник чаще всего не говорил ничего дурного о Царской Семье, но то, что он говорил о своей близости к Ней, позорило Государя и Государыню просто потому, что такой нечестивый мерзавец был вхож к Царю. И потому, случись полиции нагрянуть на подобную вечеринку и проверить документы у «Гришки», он бы невинно протянул им свой паспорт со своим собственным именем и избежал бы какой-либо ответственности за «спектакль». Безнаказность делала подобные выходки все более частыми и наглыми. История разгула двойника в московском ресторане «Яр» — убедительное тому подтверждение.

26 марта 1915 года Григорий Ефимович приехал и в тот же день уехал из Москвы. Но вот донесение полковника Мартынова, что «по сведениям пристава 2 уч. Сущевской части г. Москвы полковника Семенова», Распутин 26 марта около 11 часов вечера посетил ресторан «Яр» с вдовой Анисьей Решетниковой, журналистом Николаем Соедовым и неустановленной молодой женщиной. Потом к ним присоединился редактор-издатель газеты «Новости сезона» Семен Лазаревич Кугульский. Компания пила вино, расходившийся «Распутин» плясал русскую, вытворял непристойности, хвастался своей властью над «старухой» (так этот человек именовал Царицу). В 2 часа ночи компания разъехалась. Мартынов прилагает записку «Распутина», отобранную полицией у певицы ресторанного хора. Каракули внешне похожи на распутинские, но почерк не его: «Красота твоя выше гор. Григорий». Обратите внимание на содержание записки. Она прямо перекликается с тем, что двойник Распутина написал для любопытной Тэффи: «Прекрасны и высоки горы. Но любовь моя выше и прекраснее их». Совпадение вряд ли можно назвать случайным, оно — свидетельство того, что и в ресторанном кутеже, и на встрече с литераторами роль Распутина исполнял один и тот же человек, очень похожий на Старца. Записка была единственным «документом» в деле о кутеже в «Яре». Никаких свидетелей и никаких участников «оргии». Поэтому Императрица совершенно справедливо писала Государю: «Его (Григория Распутина) достаточно оклеветали. Как будто не могли призвать полицию немедленно и схватить Его на месте преступления» (Николай II в секретной переписке // Олег Платонов. Терновый венец России. — М., 1996).

Понятно, что в московском ресторане «Яр» гулял двойник Распутина с подставной компанией, и все разыгрывалось по обыкновению: пьянство, приставания к дамам, упоминания о Царской Семье, хлыстовская пляска. И если бы полиция вмешалась, открылось бы, что Распутин — ненастоящий, и Анисья Решетникова, благочестивая купеческая вдова 76-ти лет, никогда не была в ресторане. А вот газетчик Семен Лазаревич Кугульский был личностью подлинной и скорее всего являлся антрепренером «оргии». Это он постарался, чтобы дело о кутеже в «Яре» попало в печать еще до расследования и обросло непристойными подробностями. Вслед за этим Государственная дума подготовила запрос о событиях в ресторане «Яр», потом не дала ему хода, намеренно распространяя вымысел, что Думе запрещено делать этот запрос, так как Царская Семья «боится правды». И пошла-поехала злословить досужая чернь: пьяный, развратный мужик — любимец Царской Семьи!