Любовь горца - Керриган Берн

Филомена на подгибающихся ногах заспешила к своему шкафу, вслепую открыла его и достала оттуда охапку одежды. Было слишком темно, чтобы видеть, какого они цвета, но ей было все равно. Она распахнула чемодан, стоящий в ногах кровати, и стала бросать в него свои вещи.

Когда она повернулась, чтобы взять остальное, Лиам встал на ее пути.

– Нет, вы останетесь! – приказал он.

Филомена обошла его.

– Если вы такого низкого обо мне мнения, что решили, будто я завела интрижку с ребенком, то ничего хорошего у нас не выйдет. Мне придется искать другое место.

– Я был… – Он не хотел использовать слово не прав, хотя знал, что оно соответствует истине.

Он пошел следом за ней к шкафу, удивляясь, что ему удавалось останавливать целые армии, а эта маленькая гувернантка отказывалась ему подчиняться.

– Вы никуда не уезжаете! – Он попытался командовать, что в его лексиконе было выше, чем приказывать. Это должно было сработать.

– Но я должна! – Она торопливо обошла его и засунула в чемодан еще одну охапку одежды.

Тогда он захлопнул шкаф и двинулся к ней:

– Я вам этого не позволю, – угрожающе произнес Лиам. – Вы останетесь здесь и будете работать на меня, и это мое последнее слово.

Тут Филомена развернулась и двинулась в его направлении, пока они не встретились в самой середине комнаты, освещенные серебристым светом луны, смотрящей на них из окна. Она напоминала богиню Дану: рыжие волосы облаком окружают голову, складки халата разлетелись от резкого движения.

– Даже ни одной минуты не смейте думать, будто можете мной командовать, как своими подчиненными. – Она говорила медленно, произнося свою возмущенную речь с особой, подчеркнутой ясностью. – Хотя вы и шотландский лэрд, даже маркиз, но это не дает вам ни малейшего права командовать мной, Лиам Маккензи.

Ее грудь вздымалась от тяжелого дыхания, голос дрожал от гнева, а светло-зеленые глаза сверкали серебряным блеском от ярости и лунного света.

Эта вспышка ее гнева вызвала у Лиама самое сильное возбуждение, какое он когда-либо испытывал. Он шагнул к ней, желая ее схватить, но с каждым его движением она отступала все дальше.

– Возможно, я вас побаиваюсь, – признала она, и ее голос утратил немного свой пыл по мере того, как Лиам продолжал преследовать ее в темноте. – Но заметьте, никакому мужчине меня не запугать. Я принадлежу только сама себе, я – женщина со свободной и независимой волей и заслуживаю того, чтобы не подчиняться ничьим капризам и прихотям, кроме своих собственных. И я не буду следовать вашим указаниям.

Ее спина наткнулась на стену, и неожиданно ей уже некуда было отступать. Лиам это знал, и она это знала тоже.

– Можете делать, что угодно, вы – самодур, деспот и наглый дикарь, но если я решила уехать, вы не сможете…

Лиам остановил поток слов с помощью поцелуя.

Он уже целовал ее однажды, но все равно не был готов к невероятной сладости ее губ. Эта сладость его воспламенила, покорила и сделала пленником, и он знал, что из этого плена ему не будет освобождения. Он стал добровольным рабом собственного желания, беспомощной жертвой вожделения, забирающего все его силы. Оно возникло в паху, распространилось повсюду и воспламенило кровь. Его член затвердел, как алмаз, бедра напряглись и прижались к ее мягкому животу.

Лиам чувствовал, что никогда не сможет ею насытиться, даже если прильнет к ее рту навеки. Каждое движение их губ только усиливало его голод. Он покусывал ее нижнюю губу и чувствовал вкус ее кожи, потом лизнул край полных губ, умоляя пустить в сладкий жар ее рта, который ждал его внутри.

Он вдохнул ее испуганный выдох и постарался языком проникнуть внутрь, как будто старался покорить осажденную крепость. Пальцами вонзился в ее ребра, стараясь получить от нее то, что она ему не давала, и проник внутрь с помощью языка, пытаясь передать поцелуем то, что не мог выразить словами.

Филомена была не единственной, кто был напуган. Лиам тоже был в ужасе. Он боялся потерять ее. Боялся полюбить ее. В этот момент он находился в состоянии смертельной опасности, потому что ему угрожало и то и другое.

Вкус губ Рейвенкрофта поверг Филомену сначала в шок, а потом просто лишил разума. Она не то чтобы покорилась ему, она просто остолбенела, как пораженная громом. Филомена не ответила на поцелуй, но и не оттолкнула Лиама.

Сладковатый привкус виски на его языке обжег ей рот и наполнил слюной из-за возникшей жажды. Филомена закрыла рот, чтобы ее сглотнуть, но его руки немедленно оказались на уголках ее губ и стали тянуть их, чтобы рот открылся и он мог просунуть язык внутрь.

Хрип застрял у него в горле и превратился в стон. Мозолистые ладони Лиама обхватили ее лицо и приподняли его, чтобы получить доступ ко рту. Возможно, Лиам был пьян, но Филомена понимала, что сама находится в состоянии настоящего плотского опьянения.

Невозможно сказать, что было тверже: стена за спиной у Филомены, мужчина, прижавший ее к стене, или крайняя плоть, горячо пульсирующая, как раскаленный утюг, у нее на животе. Его возбуждение было таким же огромным, как он сам. Цель Лиама была понятна, его вожделение – неизбежно. Филомену настолько потрясло охватившее ее ощущение, что она боялась потерять сознание. Ее начала колотить сильная нервная дрожь, будто она оказалась на пронзительном холоде. Но внутри загорелся жидкий огонь, поразивший все внутренности и начавший накапливаться внизу.

Разве она не сердилась на Лиама? Разве не была унижена, оскорблена и… разве она не собиралась немедленно уехать? Она испугалась, должна была испугаться. Но это было неправильно, и теперь она не могла вспомнить почему. Каким-то образом Лиам Маккензи сумел обратить ее возмущенные мысли в ничто. Всего одним поцелуем он превратил ее в первобытное существо, подчиняющееся инстинктам и неспособное контролировать свои самые тайные потребности.

Острый запах его мыла и мускусный аромат чего-то темного, земного наполнил ее чувства, и Филомена вдохнула его глубоко в себя. Поцелуй был сначала грубым, но постепенно стал нежнее, движения губ были требовательными и жадными, но странно неторопливыми. Он старался проникнуть в глубину ее рта с ласковой настойчивостью.

Филомена ожидала, что сейчас ощутит обычное отвращение, которое сопровождало минуты интимной близости, приготовилась терпеть тошноту и страх. Но его руки гладили нежную кожу ее шеи, вызывая дрожь, и она с удивлением обнаружила, что противные эмоции не возникали. В ней пробудилось предвкушение, когда его сильные пальцы начали ласкать изгибы ее плеч.

– Поцелуй меня, Мена, – простонал он рядом с ее ртом, и его горячее влажное дыхание тронуло ее губы. – Приласкай меня. Научи сдерживать моего демона.

В темноте ей были видны только белки его глаз, окружавшие черные зрачки и радужки, поэтому он действительно казался демоном. Дрожащими пальцами она осторожно дотронулась до его челюсти. Щетина оцарапала пальцы, когда она начала ощупывать его грубое лицо твердых очертаний, которое ей давно хотелось внимательно изучить, хотя она не позволяла себе даже смотреть на него слишком долго.