Ночь огня - Решад Нури Гюнтекин

Деревня располагалась на склоне горы, поросшей вереском. На небольших площадках боролись силачи, а юноши в красных, желтых и зеленых рубашках танцевали зейбек[54]под звуки барабана и зурны[55].

Весь день я провел, пытаясь увидеть Афифе и скрыться от Сение, которая то и дело появлялась из толпы и устремлялась ко мне.

Каймакам затаился в укромном уголке в тени инжировых деревьев, где сидел в компании нескольких добродушных почтенных стариков. Время от времени он доставал из-под листьев большую кофейную чашку ракы, делал глоток, и размахивая руками, принимался читать стихи.

Когда у меня от усталости начинали подкашиваться ноги, я подходил к нему.

— Как дела?.. Ты, наверное, очень устал, сядь, отдохни немного, — говорил он, глядя на меня особенным взглядом, понятным лишь нам двоим. А затем усаживал меня рядом и угощал виноградом.

Какое-то время он продолжал декламировать стихи, как будто позабыв обо всем, но потом вновь обращался ко мне в той же особенной манере:

— Пойди-ка погуляй немного.

К вечеру стало прохладней. Кусты вереска в низинах обзавелись длинными тенями и теперь больше походили на деревья. Красота окружающей природы становилась все пленительней. В лунном свете повсюду виднелись огоньки лучины. Со стороны праздничного стола, точно из репродуктора, доносился все нарастающий шум, смех и звон посуды. Гости, разбившись на группы, наслаждались свадебным угощением.

Я уже потерял надежду увидеть Афифе. В страхе, что кто-то поймает меня и усадит за стол, в то время как мое сердце было сковано печалью, я отделился от толпы и, пробираясь между кустами вереска, пошел куда глаза глядят.

Очевидно, я вновь переживал кризис, в муках повторяя:

— Два дня я витал в облаках от счастья... и все ради чего?

Можно было подумать, что кто-то заморочил мне голову ложными обещаниями, а теперь не сдержал слово.

Мои глаза горели, в горле першило, но я не плакал.

На какое-то время я прилег между кустами. Шипы пронзали мою одежду. Но я только медленно поворачивался с боку на бок, получая странное удовольствие от все усиливающейся боли. До этого момента я считал, что время неудач пройдет, что это следует переждать, как пережидают ливень под навесом. Но любовь, слишком сильная для моего юного сердца, вынудила меня повзрослеть раньше времени и наполнила мою душу пессимизмом. Теперь я полагал, что мучения никогда не кончатся, и начинал сомневаться в смысле жизни. Лежа на своей колючей постели, я думал о грядущих ночах, наполненных бессмысленным светом луны и звезд, ни одна из которых не дарует мне желаемого. «Очевидно, теперь так будет всегда. Остается умереть, у меня нет другого выбора», — говорил я сам себе.

Свадебное веселье продолжалось в ночной темноте, галдеж, бой барабана и звуки зурны не смолкали ни на минуту. Я понял, что уже довольно поздно. Поднявшись на ноги с покорностью старика, я стряхнул с себя травинки, колючки и побрел назад, надеясь вновь увидеть в толпе Афифе.

В паре сотен метров от деревни на дороге стояла пустая повозка. Возницы отпустили животных пастись, а сами отправились смотреть на танцующих. Когда я, засунув руки в карманы, рассеянно шел мимо одного из экипажей, в нем мелькнула тень, и раздался голос, голос Афифе:

— Это вы, Кемаль-бей?

От удивления и радости я вздрогнул так, что чуть не упал. Афифе посчитала, что ей удалось меня испугать, и засмеялась.

— Что с вами такое, Кемаль-бей? Я вас напугала?

— Чего мне бояться, госпожа?

— Не знаю, вы так отпрянули...

Следуя новой традиции, мы при случае отпускали колкости в адрес друг друга.

— А вы разве никогда не пугались без причины? Например, вчера, когда Флора уронила цветочный горшок с подоконника...

Афифе поспешно перебила меня:

— Оставьте, лучше ответьте мне. Где вы ходите весь вечер? Почему вдруг пропали? Откуда вы сейчас идете?

Не в силах поверить, что она так интересуется моей персоной, я приложил руку к груди:

-Я?

Она засмеялась:

— Разумеется, вы. Разве можно убегать, когда есть те, кто хочет вас видеть и ищет вашего общества?

Вдруг я понял, что она имеет в виду Сание, и разволновался:

— Моего?

Она рассмеялась еще сильнее:

— Разумеется, вашего. Разве вы не видите? Бедная девушка так на вас смотрит!

Я облокотился на дверцу повозки и раздраженно передернул плечами, как будто желая показать, что вся эта история с Сение зашла слишком далеко.

— Перед нами вы изображаете безразличие. Но кто знает, как вы ведете себя, когда встречаетесь с ней наедине? По всей вероятности, вы обнадежили ее, иначе бедняжка не стала бы ходить за вами по пятам! Нехорошо так поступать!

Как странно! Может быть, консервативное воспитание семейства Склаваки не позволяло Афифе шутить по поводу Сение. Однажды она даже осадила старшую сестру, потребовав повторить ее слова. Тем не менее этой ночью она почему-то никак не хотела оставить меня в покое и по собственной воле во всех деталях излагала то, о чем говорила Сение.

Пара дружеских улыбок при случайной встрече на улице вызвала серьезные проблемы. Дело зашло так далеко, что папаша-адвокат непременно выиграл бы дело, если бы ему пришло в голову отдать меня под суд за соблазнение дочери. Девушка без умолку говорила обо мне и без особых церемоний то и дело висла на шее у Афифе, целуя ее в обе щеки.

— Совершенное дитя, даже не стесняется. Она считает, что мы с вами родственники, и надеется, что я помогу вашему сближению.

Рассказывая, Афифе потешалась то надо мной, то над подопечной, но порой становилась серьезной:

— Сение — совсем не плохая девушка. С возрастом она станет еще красивей... Что поделать, она бредит вами... А я очень ей сочувствую... Вы, похоже, подарили ей надежду...

Чтобы оправдать себя, мне оставалось только клясться, другие способы были исчерпаны. В глубокой печали я мотал головой и твердил:

— Клянусь Аллахом, ничего подобного, Афифе-ханым. Я ничего не делал... Еще вчера она спокойно ходила по улицам. Может быть, я сказал ей пару слов, когда ее отец был рядом. Разве может человек не поздороваться, если случайно встретит знакомую?

— Если знакомая уже носит чаршаф, то может... С чаршафом приходит конец знакомству.

— Но я даже представить себе не мог... Могу’ поклясться жизнью матери, чем хотите... Вы смеетесь... Думаете, я лгу. Это все нервы, правда...

Афифе облокотилась на колени и потянулась ко мне. В повозке было темно. Однако тусклый, размытый ночной свет, как обычно, освещал ее лицо, играя бликами в ее глазах, на губах и крыльях носа.