Золотая чума - Алексей Баскаков

— Товарищ капитан, с патрульного вертолета сообщают. Китобойная флотилия находится в двадцати милях. Скоро будем, — доложил подошедший матрос.

Еськов сидел в каюте капитана. Это было одно из трех отдельных помещений на китобое. Что касается остального экипажа — то они спали в общем кубрике. Еськова слегка мутило. За свою долгую журналистскую жизнь он много плавал, но так к морю и не привык. Не судьба. Но ничего, терпеть осталось недолго… Внезапно за стеной каюты послышались голоса.

— Слушай, Толян, да что за фигня все-таки происходит?

— А ты об этом кого-нибудь другого спроси. Погранцы радировали. Дали команду ложиться в дрейф. Они прут к нам.

Вашу мать! Все-таки и тут нашли. Сдал, сволочь, уголовник. Ну, ничего. Еськов теперь совсем не походил на того милого старичка, которого знали и любили работники редакции, да и большинство тех, с кем он общался. Кто он был на самом деле, знал лишь Халтурин. Ну, и Старков, наверное, догадывался. Старков умный мужик. Его не проведешь. Теперь Еськов был тем, кем он являлся на самом деле. Человеком, который знает, зачем живет, который положил на это дело всю жизнь — и остановить его может только пуля. Он достал из кармана револьвер, приоткрыл дверь и осторожно выглянул в коридор. Никого. Он прокрался по коридору, вылез на палубу и ворвался в рубку.

Капитан имел растерянный вид. Он даже не удивился тому, что человек, с которым договорились, что тот носа не будет казать из каюты, появился в рубке.

— Вот… Приказывают лечь в дрейф…

— Полный вперед!

— Вы что?

— Не понятно? — Еськов подошел к капитану, взвел курок револьвера и приставил оружие к его виску. — Я сказал, полный вперед. Если уйдем, то все будут в Америке как сыр в масле кататься. А нет — так здесь семь патронов. И на тебя, и на рулевого хватит.

Капитан секунду колебался, но скосил глаза на Еськова и увидел вместо лица застывшую маску. В глазах Еськова было столько же доброты и ласки, сколько в амбразурах дота.

— Полный вперед! — бросил капитан рулевому. Посудина, вздрогнув, начала набирать ход. Слишком тихий ход.

Еськов стоял и, держа в руках револьвер, прокручивал мысленно всю свою жизнь. Она прошла в борьбе с этой властью. В юности, когда он стал одним из видных людей среди сторонников линии Льва Троцкого, было признано, что она, эта линия, неправильна. Принцип коммунистической партии — демократический централизм. То есть, когда после дискуссий решение принято, его надо исполнять, нравится оно или нет. Но Еськова убедили, что это решение было сфальсифицировано. Да и не может настоящий большевик признать, что он неправ. Тогда он не настоящий большевик. Если большинство не понимает, в чем состоят их подлинные интересы, если их увлек за собой Сталин, — то это все временно. Настанет момент — и они осознают, что только мировая революция способна принести счастье трудовому народу.

Значит — следует пока уйти в подполье. И они ушли. Еськов публично покаялся и отрекся от своих взглядов. Для дела можно сделать и не такое. Но потом добрались и до подполья. И пошли шерстить. Тогда, честно говоря, Еськов струсил. Бежал в такие места, где не то что никто не понимал сути разногласий Сталина и Троцкого — многие еще не очень поняли, что вместо Белого царя теперь правит Красный царь. Но через четыре года сюда пришла большая стройка. Тысячи людей и тысячи зэков, которых пригнали, чтобы освоить этот край. Еськов связался с товарищами — и включился в работу подполья. Свои нашлись как среди заключенных, так и среди чекистов. Они довольно быстро создали мощную организацию. Цель была одна — победить сталинизм. Для этого годились любые средства. Организация имела много своих людей и в окружении Берзина. Они его спаивали, подкладывали ему баб и, что самое главное, — изо всех сил раздували его честолюбие. Формировали из него эдакого Наполеона Колымского розлива. Потом появились японские агенты. Стали сотрудничать и с ними. А что? Ленин сотрудничал с немецкими шпионами — и победил! А вслед за Российской рухнула и Германская империя. Так что можно работать с кем угодно. Главное — это революция. Она должна прийти. Народ устанет от диктатуры Сталина — и снова поднимется.

В тридцать седьмом пришло время расстрелов. Ликвидировали Берзина и многих других. Всплыли шпионские дела. Но всех ликвидировать не сумели. И организация возродилась. Тем более, что многие зэки освободились, но с Колымы их не выпускали. Это был целый пласт недовольных системой — требовалось только с ними работать. И они работали. После многих провалов и расстрелов Еськов стал руководителем местной организации. Работа журналиста позволяла ему ездить по всему Колымскому краю. А несколько странных рассказов, отвергнутых редакциями, создали ему репутацию мирного и милого чудака. Маскировка замечательная. Органы перестали обращать на него внимание.

Самый большой урон нанесла война. Организация раскололась. Многие попали под обаяние патриотической демагогии Сталина. Мол, надо сперва от Гитлера отбиться… Еськов долго доказывал: пусть победит Гитлер. Ну, захватит Москву и Ленинград, и что же? Фашизм не вечен. Рухнет и он. Но самое главное — рухнет диктатура Сталина. Ведь в этой стране давно уже ничего не осталось от революции. Это снова была Российская империя. Только вместо двуглавого орла над Россией царили серп и молот.

Споры у большевиков всегда кончаются одним — расколом. Но зато потом в лагеря стали присылать совсем других зэков — тех, кто прошел войну. Тех, кто не боялся ни черта. В пятьдесят втором по Колыме прокатилась волна восстаний. Организация взяла курс на всеобщее лагерное восстание. Ждали войны с Америкой. Тогда наконец можно будет подняться… Но и тут все прошло мимо. Теперь приходилось сотрудничать с американцами. Именно от них к своим людям в Москве поступил заказ на радий. Этот странный самородок нашли еще в тридцать шестом, когда разрабатывали золотую россыпь, которую Берзин решил оставить себе. Потом попытались взять его в пятьдесят втором. Американцы готовы были его купить, а на подготовку восстания требовались деньги. Не вышло. Теперь попробовали еще раз, использовав Старкова и его банду. И ведь взяли бы, если бы не предатели — те, кто откололся тогда, во время войны. Видимо, не хотели отдавать его американцам. Наверное, решили — пусть еще полежит. Еськов, хоть и ненавидел их ошибочные взгляды, понимал их логику. Надо продержаться. Система разваливается. Нет Сталина, приходят один за другим все более ничтожные вожди. Скоро все рухнет, и вот тогда настанет время новой революции…

У сторожевика ход, по крайней мере, вдвое больше, чем у раздолбанной китобойной посудины. Но по огромной пустыне моря он приближался медленно, очень медленно. Но все равно — не уйти.

— Приказываю остановиться! — загремел мегафон со сторожевика. — В противном случае открываю огонь!

Вот и все. «А может, все было зря, — мелькнула мысль у Еськова. — Зря все эти бесконечные игры в подполье?» Он замечал, что в организации давно уже не осталось идейных людей. Если честно, то все думали о деньгах. О счетах в швейцарских банках, куда американские разведчики перечисляли гонорары за выполненные задания. А народ, да не хотел он больше никаких революций! Так, значит, они просто стали игрушкой в руках чужих разведок?