Хроники Вторжения - Ярослав Веров

Истребители ощутимо качнуло, отбросило в стороны с боковым вращением. А волга исчезла. И визуально, и на радарах.

– «Лютик», «лютик», – раздались в шлеме пилота ведущего истребителя позывные базы. – Куда вас дьявол понес?

Пилот промолчал. Затем вызвал своего ведомого.

– Бенито, ты видел?

– Что, капитан? – прозвучало в ответ.

– Значит, ничего не видел?

– Я видел автомобиль.

– Бенито, я его тоже видел.

– Он был вверх тормашками, капитан. Клянусь моей мамой, прекрасная женщина посылала мне воздушный поцелуй. Ей-богу, она мне даже подмигнула и поманила пальцем. Она была прекрасна, как Матерь Божия!

– Бенито! Ты ври, да не завирайся!

– Клянусь, капитан, она мне послала воздушный поцелуй, не быть мне больше мужчиной, если вру!

– На базу. Не вздумай протрепаться начальству. Мы видели неопознанный летающий объект. Круглой формы.

И, покачав крыльями «следуй за мной», истребитель вошел в разворот.

* * *

Полковник слушал запись, когда уже наступила ночь. А потом долго сидел в темной комнате и смотрел куда-то в угол. Потом растер ладонями виски и принял нитроглицерин. Прослушал запись еще раз, словно приговор.

Романа сейчас он жестоко ненавидел. Хотелось уничтожить, стереть с лица Земли. И не было никакой возможности это сделать.

Но более всего хотелось спасти Риту. От Романа. Риту было невыносимо жаль, и сердце сейчас колотилось из-за нее, из-за давно уже неиспытываемой, а теперь возникшей жалости. Он был как отец, узнавший, что его ребенок смертельно болен. Полковнику почудилось, что сейчас он лежит в могиле, а его дочь бредет по сумрачному, лишенному света пространству, среди живых. Но не замечают ее живые, они слепы, и лишь она, его дочь, видит, куда забрела. Могильная земля сковала члены, он хочет крикнуть, но голоса нет.

Полковник очнулся. И прослушал разговор в третий раз. Записал в блокнот: «Викула Колокольников, писатель. Позвонить Грязеву». Закрыл блокнот и стал медленно массировать лицо. Потом опять раскрыл блокнот на той же странице, добавил к записи: «22 марта» и дважды подчеркнул красным карандашом.

Он еще не успел всего осознать, но сработали профессиональные навыки: «если противник ограничен во времени, значит, его можно на этом поймать».

Наутро полковник проснулся совершенно разбитым. Не сразу даже и вспомнил, что за беда на него свалилась. Чувствовал он себя больным, словно поднялась температура.

Он лежал и восстанавливал в голове разговор двух марсианцев. А потом сказал себе: «Болезнь – не причина отменять запланированные мероприятия». Встал, полностью привел себя в порядок, – когда действуешь по заведенному порядку, это мобилизует, – нашел телефон Грязева. Тот оказался дома.

Полковник назвал себя, Эдуард ответил:

– Я узнал вас, Степан Тимофеевич. Чем могу служить?

– Скажите, Эдуард, вы, насколько я знаю, к тому же писатель?

– В некотором роде, – ответил Эдик.

– Вам ничего не говорит имя Викулы Колокольникова?

– Я его знаю. Зачем интересуетесь, Степан Тимофеевич?

– А насколько хорошо знаете?

– Вообще-то, он мой приятель.

– Вот как? Что ж, это одновременно и упрощает, и осложняет дело. Нам надо встретиться, майор. Хорошо бы – сегодня.

Грязев долго не отвечал. И тогда полковник добавил:

– Эдуард Самсонович, я уже пенсионер, и мой интерес – это интерес частного лица. Это срочное дело, потому что речь идет о жизни вашего друга.

– Я-ясно. Хорошо. Встретимся. Вы из дому?

– Да.

– Я позвоню через час.

* * *

Вечером Эдуард появился на квартире у полковника. Полковник выглядел неважно, совсем не тем крепким мужиком со здоровым цветом лица, что «сидел в засаде» на Банной.

Полковник не стал сразу вводить в курс дела, словно экономя силы или время для главного разговора.

– Пожалуйста, Эдуард, прослушайте запись. Запись подлинная.

Полковник включил компьютер, запустил программу воспроизведения и вышел на лоджию покурить. Запись он знал наизусть, а от голосов марсианцев уже тошнило.

Эдуард оказался явно не готов к такому повороту событий. Первый раз он воспринял запись как во сне – слова теряли обычный смысл, обретали новый.

Было непонятно, все казалось несерьезным, ненастоящим. Эдуард запустил запись по новой. Заставил себя сосредоточиться, воспринимать серьезно. Потом особо прокрутил концовку разговора, касающуюся Викулы.

Полковник все курил на лоджии. Эдуарду пришлось присоединиться.

– Ну и каковы будут объяснения, Степан Тимофеевич?

– Вы, кажется, фантастику пишете?

– Пишу.

– Тогда вам многое должно быть понятно.

– Надеюсь. Хотя фантасты не верят ни во что сверхъестественное. Тем более, в марсианцев, а не марсиан.

– Но вы ведь не только фантаст, но и майор?

– Да, и поэтому готов отнестись серьезно.

– Тогда слушайте. Первопричины моего интереса к литературному обществу «Цитадель» – именно там произведена запись, – я раскрывать не буду, они личного свойства и к делу не относятся. Общество собирается в кафе с довольно необычным интерьером. Космического свойства, что ли. Там звезды летят. Плазменные экраны стоят десятки тысяч долларов. Интерьер этот хозяину совершенно не выгоден с коммерческой точки зрения. Но между тем руководитель общества, в записи он фигурирует как «латин», сумел уговорить раскошелиться.

– Может, они с хозяином деньги отмывают?

– Нет, между ними нет ничего общего, никаких дел. Просто, знаете ли, пришел этот латин и убедил. Пришел, увидел, убедил. Убедил он и пацанов, что собирались там. В том, что они гении.

– А они не гении?

– А вот как раз я с вами проконсультируюсь. Роман, так латин себя называет среди людей ходит по редакциям и с пугающей легкостью пристраивает опусы своих питомцев. Слыхали о таком Я-Страннике?

Эдик хмыкнул.

– Да, в самом деле. Держал в руках. «Бодриус» – элитное издательство, литературных серий для дегенератов у них нет. Я-Странник для меня – полная загадка.

– В самом деле? То есть, вы считаете, что Я-Странник настолько гениален?

– Наоборот, полнейшая графомания. Амбициозная и слепая в своей амбиции.

– Ага, замечательно. Мои соображения подтверждаются. А некая Викке?

– Еще хуже, – рубанул Эдуард. – Совершенно беспомощна. Впечатление – она ждет, что кто-то из читателей поможет ей наконец покончить с собой.