Операция "Фарш" - Бен Макинтайр

На рассвете следующего дня, когда до Пунта-Умбрии было совсем близко, Джуэлл отдал приказ на погружение. Следующие несколько часов они со Скоттом вели «разведку берега с близкого расстояния, запоминая все ориентиры». Берег выглядел пустынным: виднелись лишь несколько рыбацких лачуг и несколько лодок, вытащенных на песок. Задание, подумал Скотт (и ошибся), обещало быть «легким, даже приятным». Единственным, что мешало, был сильный ветер в сторону моря. Между тем приказ был четким: «Операцию осуществить во время отлива при как можно более низком уровне воды» и «при ветре, направленном к берегу, или в безветренную погоду». Джуэлл решил ждать.

«На следующий день условия оказались идеальными, — пишет Скотт. — Ветер южный, слабый, небо затянуто облаками». «Сераф» отошел на 12 миль от берега перезарядить батареи и стал дожидаться отлива и полной темноты. В Лондоне Адмиралтейство попросило военное министерство «обеспечить полный запрет на бомбардировки» в этом районе. Военно-морская разведка доложила: близ Уэльвы «прямых опасностей не обнаружено».

30 апреля в 1.00 погруженная субмарина скрытно приблизилась к берегу еще раз. Два часа спустя «Сераф» прибыл в указанную точку: направление на Портиль-Пилар — 148°, до берега примерно 8 кабельтовых (чуть меньше мили). «Мы уже готовы были всплыть, — вспоминает Джуэлл, — но в этот момент над нами прошла рыбацкая флотилия — ловцы сардин». Дождавшись, когда лодки достаточно отдалились, «Сераф» всплыл, и Джуэлл осмотрел окрестности в бинокль. «В заливе на воде было много мелких рыболовных судов. До ближайшего — около мили». Слишком далеко, решил Джуэлл, чтобы заметить темную подлодку. Небо было пасмурное, облака низкие, видимость то улучшалась, то ухудшалась, и поднимался ветер.

Матросам было сказано, что офицеры собираются «сделать так, чтобы на берег выбросило якобы секретное оборудование — приманку для немецкого агента, который действует в окрестностях Уэльвы: если против него наберется достаточно улик, его должны будут выслать из нейтральной Испании». Трое матросов подняли контейнер через торпедопогрузочный люк, который обычно открывали только в гавани. Металлический цилиндр положили на носовую надстройку, после чего матросам было приказано спуститься вниз. Скотт нес вахту на мостике, лейтенант Норрис был дозорным. Лейтенанты Саттон и Дэвис стали отвинчивать крышку контейнера. Скотт измерил глубину эхолотом: почти 2 фатома (3,6 метра) под килем. «Мы подкрались еще чуть ближе к берегу».

Майора Мартина извлекли из стального цилиндра в 4.15. Как выразился Джуэлл с его обычной склонностью все преуменьшать, от него «маленько попахивало».

Вероятно, из-за кислорода, сохранившегося в ткани униформы и одеяла, процесс разложения в пути ускорился. Иные из офицеров отпрянули. Они не раз участвовали в смертельных подводных сражениях, но, как заметил Джуэлл, «вряд ли кто-нибудь из них видел за это время хоть один труп». Сам Джуэлл, однако, держался с великолепным спокойствием: «Мне приходилось видеть трупы. Мой отец был хирургом. Мои братья были врачи. На меня это не так сильно подействовало». Степень разложения видна по официальному рапорту Джуэлла: «Мы развернули одеяло и осмотрели тело. Чемоданчик был прикреплен надежно. Лицо сильно потемнело, и вся его нижняя часть начиная от глаз была покрыта плесенью. Кожа на носу и скулах начала лопаться. Труп был очень несвежий».

Действуя быстро, Джуэлл надул «Мэй Уэст», переложил документы из конверта в чемоданчик, запер его и засунул ключи мертвецу в карман. Затем выбрал одно из удостоверений с фотографиями Ронни Рида и положил в тот же карман. Тем временем лейтенант Скотт, стоя на мостике, все сильнее тревожился. Часы показывали 4.30, и над морем начинало светать. Еще большее беспокойство внушало то, что ветер усиливался и субмарина дрейфовала в сторону берега. «Мы уже были практически на берегу». Осадка «Серафа» составляла 6,4 метра. Там, где он в тот момент находился, глубина во время отлива была всего 4,5 метра. Отлив вскоре должен был достигнуть нижней точки, и субмарина рисковала сесть на мель.

Билл Джуэлл выпрямился, снял офицерскую фуражку и, склонив голову, быстро произнес «то, что я мог припомнить из заупокойной службы» — отрывок из 39-го псалма.[10]Выбор текста оказался удивительно уместным, если принять во внимание строгую секретность задания: «Буду обуздывать уста мои, доколе нечестивый предо мною. Я был нем и безгласен, и молчал даже о добром…»

Три офицера затем взяли тело и позволили ему мягко соскользнуть в море. Джуэлл повернулся к Скотту, стоявшему на мостике, и показал ему два поднятых больших пальца: «Все в порядке!» Скотт «с немалым облегчением» дал полный назад. «Волны от винтов подтолкнули майора Мартина в нужном направлении». Некоторое время, пока подводная лодка уходила в сторону моря, Скотту видно было серое пятно на воде, дрейфовавшее к берегу. В официальном отчете об операции Джуэлла особо похвалили за то, что он подошел к берегу так близко, хоть и едва не посадил субмарину на мель: «Таким приближением к берегу он практически обеспечил успех».

Когда они прошли полмили на юг, за борт были брошены частично надутая резиновая лодка и весло. Одеяла, ленты, которыми они были перевязаны, и упаковку от лодки засунули в контейнер. Пока еще не погружаясь, используя сравнительно тихий электродвигатель, Скотт вел подводную лодку в глубокие воды открытого моря. Пройдя 12 миль, «Сераф» остановился в последний раз, и контейнер выбросили в воду. Глубина составляла 200 фатомов (360 метров). Найти контейнер будет невозможно — если, конечно, удастся заставить его пойти ко дну. Но Чарльз Фрейзер-Смит сработал контейнер для майора Мартина чересчур добротно. «Чтобы лед в нем не таял слишком быстро, там повсюду были устроены воздушные карманы». Двойная оболочка сыграла роль встроенного поплавка.

Снизу принесли станковый пулемет Виккерса, и контейнер «изрешетили пулями». Но он упорно не хотел тонуть и, что еще хуже, дрейфовал в сторону берега. Джуэлл дал Скотту служебный револьвер калибра 0,455 и приказал встать на носовую стабилизирующую плоскость, а сам маневрировал подводной лодкой, пока контейнер не оказался непосредственно под Скоттом. «Он проделал это со своим обычным мастерством, и я всадил в контейнер все шесть зарядов». Тем не менее стальной цилиндр вызывающе колыхался на поверхности. Это был, по воспоминанию Джуэлла, «жуткий момент», и времени было в обрез. «Светало быстро, и недалеко виднелись рыбацкие лодки». Джуэлл решился на радикальные меры. Стальной цилиндр, продырявленный двумя сотнями пуль и напоминавший теперь огромный дуршлаг, опять втащили на палубу. Принесли пластичное взрывчатое вещество, часть положили внутрь, часть прикрепили снаружи. Зажгли запальный шнур, контейнер опустили за борт, субмарину поспешили отвести подальше. Взрыв был оглушительный. Эпитафия, которую много лет спустя произнес Джуэлл, отличалась лаконизмом: «И тогда эта штука наконец исчезла». Джуэлл испытал облегчение, но знал, что пошел на риск. Ему было приказано утопить контейнер как одно целое, а не разносить на куски. Фрагменты оболочки и даже обрывки одеяла и ленты могло теперь выбросить на берег. Возможно, их приняли бы за часть того, что осталось после авиационной катастрофы, — но этого нельзя было гарантировать. Кроме того, испанские рыбаки в заливе, даже если они не заметили подводную лодку, устроившую взрыв, несомненно должны были увидеть вспышку и услышать громкий хлопок среди рассветной тишины. В финальном отчете Джуэлл об этом взрыве не упомянул: после того как контейнер изрешетили пулями, он, по его словам, «пошел ко дну у нас на глазах». Более того, он никому не рассказывал о том, как на самом деле утопили контейнер, до 1991 года, когда ему было семьдесят семь лет.