Семь горных воронов - Ванда Алхимова

— Ей, наверно, было жалко с вами расставаться?

— Ха! — фыркнул Гордый. — Ты не знаешь матушку. Она только обрадовалась такой подходящей возможности отвязаться от нас. За десять лет ни разу не собралась навестить. Такую мать, как у нас, врагу не пожелаешь.

— Зато, по крайней мере, она у вас была, — мрачно ответила Лорелея. — Я бы много отдала, чтобы хоть раз повидать свою родную мать. Или чтобы знать, что она жива, пусть и где-то далеко.

Гордый не нашелся с ответом. Костер потрескивал, далеко в лесу кто-то гулко стонал. Лорелея стискивала рукой рукоять меча.

Вдруг с черноты неба бесшумно пал ворон. Беспросветным сгустком тьмы он описал круг над костром, сел на поваленное дерево, извернул голову и хрипло каркнул, открывая багровый зев.

— Благие Небеса! — едва не подскочила от неожиданности Лорелея, и в глазах ее загорелся суеверный ужас. — Прочь! Пошел прочь, урод!

Ворон переступил по бревну несколько шажочков и снова каркнул, будто рассмеялся. Гордый тоже сел на своем ложе и посмотрел ворону в глаза. Взгляд птицы был умным настолько, что по спине Гордого поползли мурашки. Ворон заметил его интерес, развел в стороны крылья и издал странный хриплый звук, словно пытался что-то сказать. В этом звуке Гордому почудились мягкие, почти ласковые нотки.

— Да что же это! — истерично вскрикнула Лорелея и вскочила, выхватывая меч, чтобы прогнать птицу.

— Стой, остановись! — крикнул Гордый, не сводя глаз с незваного гостя.

Ворон забил крыльями, но остался на месте, будто понял его слова и аплодировал им.

— Что еще? — зло процедила Лорелея. — Почему ты не хочешь, чтобы я прогнала эту тварь?

— Потому что он тут не просто так, — во все глаза глядя на птицу, пояснил Гордый. — Вороны не летают по ночам и не греются подле костров. Он прилетел к нам.

Тут ворон снова раскрыл крылья и издал отрывистый «ар-рк», прозвучавший почти человеческим «да».

— Но зачем? — Лорелея в страхе попятилась назад. — Что ему нужно?

— Думаю, он станет нашим проводником и покажет путь через перевал, — медленно озвучил догадку Гордый.

Ворон снова прокаркал свое хриплое «да». Лорелея опустила меч и села на постель из лапника.

— Спи, — велел ей Гордый. — Теперь есть кому караулить.

Ворон вдруг стукнул клювом по стволу — громкий звук пронзил ночную тишину.

— Откуда он взялся? — воскликнула Лорелея. — Я не понимаю, что происходит! Как такое вообще может быть?

— Не знаю, — покачал головой Гордый. — Но чувствую, что эта птица нам друг. И сейчас я ложусь спать, а ты хоть всю ночь с ним в гляделки играй.

С этими словами он с головой завернулся в плащ и закрыл глаза.

Служанка, тащившая на руках Агнуса, выбежала из дворца с черного хода, перебежала задний двор, чудом увильнув от коней, солдат и метавшихся в панике слуг, выскользнула через калитку наружу и помчалась по узкому переулку.

Женщина тяжело дышала: Ангус весил прилично, да и сама она была в теле. Страх придал ей небывалые силы, но те быстро иссякли, и служанка перешла на шаг, хватая ртом холодный воздух.

Навстречу из-за угла попались трое солдат с обнаженными мечами. Увидев их, служанка остановилась как вкопанная и завизжала. Глаза солдат загорелись нехорошим блеском, и они с гоготом и ругательствами бросились к ней. Ангус закричал, словно заяц.

Служанка собралась с силами и отшвырнула его в сточную канаву. Мальчик пролетел по воздуху и шлепнулся в нечистоты. Он слышал истошные вопли служанки, сменившиеся животными стонами, страшные хриплые ругательства и смех солдат. Ангус потерял способность соображать, и тело вдруг начало подчиняться инстинктам.

Он поднялся из грязи и побежал по канаве прочь, оскальзываясь на бурой жиже и пригибаясь. Дорогая одежда и длинные красивые волосы потеряли всякий вид, и теперь Ангус был похож на жалкого бродяжку. Канава становилась глубже, и бежать было все тяжелее. Ангусу помогала только неуемная детская энергия, но его сил надолго не хватило бы.

— Эй, малыш! Детка, детка! — вдруг услышал он сверху и поднял голову.

С края канавы на него смотрела пожилая женщина в лохмотьях. Лицо было морщинистым и некрасивым, но светлые прозрачные глаза смотрели жалостливо.

— Малыш, Благие Небеса, как же ты туда попал? — запричитала женщина, опустилась на колени и протянула Ангусу руку.

Тот ухватился за нее и с трудом, упираясь ногами в земляные стены, выбрался из канавы, причем женщина его фактически вытянула, больно дернув и едва не вывихнув ему плечо.

— Скорее, надо спрятаться!

Женщина крепко схватила Ангуса и укрыла своей дырявой накидкой.

Мелко семеня, она побежала по переулку, прижимаясь к стенам и держась в тени. Не в силах видеть то, что происходило вокруг, Ангус крепко зажмурился. От нищенки кисло пахло немытым телом, луком и еще чем-то приторным. Мальчика затошнило, и он едва не потерял сознание.

Вокруг солдаты Бреса грабили, резали и насиловали горожан. Они вламывались в дома и либо убивали хозяев, либо, если те не сопротивлялась, забирали все, что приглянется. На грязную старуху, кравшуюся по стеночке, никто не обращал внимания.

Нищенка добежала до двухэтажного дома, из которого доносились вопли и грохот ломающейся мебели, нырнула вниз и торопливо спустилась в подвал. Там дрожащей рукой вставила висевший на веревке на шее ключик, открыла замок и проскользнула в темноту.

Она поставила Ангуса на пол, поскорее заперла замок, чем-то зашуршала и зажгла жировой светильник в маленькой плошке. Света от него почти не было. Нищенка посадила Ангуса на жесткую узкую кровать и прижала к себе.

— Бедный малыш, моя детка, моя детка, — бормотала она, гладя мальчика по волосам. — Моя деточка, мой маленький ягненочек.

У Ангуса слипались глаза и кружилась голова. Но тут, в тишине и полумраке, он вдруг ожил, и осознание всего случившегося ужаса обрушилось на него со всей безжалостностью. Он закричал, вырвался и вскочил на ноги.

— Я сын Старшего Ворона, мои мама и папа во дворце, я хочу к ним! Отведи меня к маме! — кричал Ангус, топая ногой, визжа и размахивая руками.

Нищенка снова поймала его и прижала к себе. Ангус верещал, боролся и даже пытался ее укусить, но взрыв энергии закончился так же внезапно, как начался.

— Бедный, бедный малыш, — бормотала нищенка, баюкая его. — Ведь твои родители мертвы, да примут их Небеса на поля радости и блаженства. Сирота ты теперь горемычная. Один, словно в поле былиночка. Ну тише, тише. Успокойся, поспи. И не надо больше говорить, чей ты сын. Теперь ты будешь мой сынок, я тебе стану песенки петь… Ах, когда-то был у меня сынок! Такой крошечка, такой маленький! Да я его оставила на чужих людей, а сама на заработки ушла. Он и умер, бедный мой, моя кровиночка, мой зайчик лесной…