Бабушки - Дорис Лессинг

Из его взвода погибли пятеро, двоих ранило. В связи с большими потерями два взвода пришлось объединить. Джеймс потерял свою боевую семью. Его приятель Пол с тяжелым ранением головы лежал в госпитале. Дональда ранило в ходе эвакуации из Дюнкерка. Джеймс получил увольнительную и поехал повидать друга. Дональд, с перебинтованными головой и рукой, выглядел ужасно, но все медсестры в отделении наперебой твердили, что он — душа и сердце госпиталя. В палате Дональда постоянно звучал смех и шутки, посетители приходили один за другим. Какой-то паренек сидел у койки Дональда и не спускал с него восхищенных глаз. Джеймс вспомнил свои юношеские восторги: похоже, Дональду нужны были преданные ученики, искренние последователи и почитатели.

Джеймс провел с раненым целый день, пока не подошли к концу часы, отведенные для посетителей. Он питал безграничную признательность к Дональду (сознавая, однако, что тот, возможно, и не вспоминал о своем давнем приятеле) и с благодарностью принял врученную им стопку книг и брошюр.

Началась битва за Британию, Черчилль произносил зажигательные речи, но в гарнизонах мало что изменилось. Сражения шли в воздухе, вдали от сонного запада Англии. Джеймс мог бы попасть в военно-воздушные силы. Что ему помешало? Его отец был пехотинцем, поэтому Джеймсу и в голову не пришло избрать иной род войск. Британскими истребителями управляли ровесники Джеймса: он мог бы быть среди них, мог бы погибнуть — или стремительно нестись навстречу своей гибели. Его могли подбить над морем (и он бы «упился до смерти водами Дуврского пролива») или протаранить над сушей (и он бы «сгорел на пВогребальном костре „Спитфайра“»). Жаргон военных летчиков стали употреблять повсеместно, будто воздавая дань уважения погибшим героям.

Джеймс пошел в пехоту, потому что его отец был пехотинцем. Он отказался идти на курсы подготовки офицерских чинов в Андовере, потому что отец не дослужился до офицера. Джеймс не хотел оставлять свой взвод, своих приятелей и особенно Пола. О глубине своего одиночества он задумался только тогда, когда почувствовал, что взвод заменил ему семью.

Со времен Дюнкерка поменялся состав роты, в которой служил Джеймс. Поползли слухи, что их пошлют на фронт. Увольнительные объявили — и тут же отменили. Вместо Северной Африки — впрочем, бойцы и не догадывались, что сражения ведутся именно там — роту перебросили в Нортумберленд. Проблема заключалась в том, что мобилизованных было слишком много — власти перестарались, плохо представляя себе возможное развитие военной кампании. В гарнизонах бездействовали сотни тысяч солдат, жаждущих принять участие в боях. Сержанты и капралы утверждали, что зеленая молодежь своего счастья не понимает: их могли послать в шахты, уголь добывать. Что, не хочется в забой? Тогда не жалуйся на скуку. От безделья многие заболевали: бессмысленное ожидание изматывало душу, изнуряло разум, сводило с ума. На этой благодатной почве бурным цветом прорастали совершенно фантастические слухи.

Для поддержания и укрепления боевого духа личного состава стали приглашать артистов эстрады. В казарменных радиоприемниках звучал чарующий голос Веры Линн. Офицеры службы армейского просвещения организовывали лекции по самым разным предметам, и их посещали все, потому что делать было больше нечего. Изредка солдат отпускали в увольнительную, но городок по соседству с гарнизоном особых развлечений предложить не мог. Пива в пабах катастрофически не хватало. В закусочных подавали сомнительного вкуса сосиски и омлет из американского яичного порошка. Радовали только овощи и фрукты из окрестных деревень. Полу Брайанту здесь понравилось бы, да только его перевели в другую роту. Поговаривали, что все мясо и свежие яйца увозят в лондонские рестораны, где прожигают жизнь богачи и нормирование продуктов никого не волнует. А еще были девушки. Джеймс впервые в жизни познал физическую близость в обществе девицы из Земледельческой армии — стоя у каменной ограды в темном переулке. Юноша с гадливым омерзением отнесся и к самому процессу, и к его непосредственным участникам, однако это не отвратило его от мечтаний о светлом возвышенном чувстве, о чистой деве, которая ждет его одного. Внутренний голос попытался высмеять наивные мечты о любви и нежности, но Джеймс заставил его умолкнуть, не желая представлять себе отношения, похожие либо на терпеливое молчание его родителей, либо на задиристый, шумный союз родителей Дональда. Нет, возлюбленная Джеймса — как, впрочем, и любого из его соратников — будет совсем иной…

Прежде Джеймс изредка выпивал пинту пива с отцом или рюмку хереса с матерью; теперь он пил для того, чтобы опьянеть — и относился к этому с тем же гадливым омерзением. Армейские приятели надирались в доску и лапали развратных девиц, а внутренний голос Джеймса насмешливо замечал: «Не каждому дано быть настоящим бойцом».

Скуку развеивали только посещения близлежащих ферм: желающим разрешалось отлучаться на полевые работы и на уборку урожая. Джеймсу это очень нравилось. Он начал задумываться, не заняться ли ему сельским хозяйством, и даже приударил за хорошенькой дочкой фермера, но она отвечала на его ухаживания вздохами и с раскаянием объяснила, что ее жених воюет в Северной Африке. «А я его так люблю!» Урожай собрали. Германия напала на СССР, а Япония — на США. «Перелом близок», — твердили политические обозреватели, однако все понимали, что ситуация складывалась критическая.

«Похоже, вас приберегли на горячее», — подшучивали сержанты, заметно подобревшие со скуки. В свободное время Джеймс валялся на койке и читал. Он прочел все книги, которые ему передал Дональд — поэтические сборники, романы и политические брошюры. Памфлеты с названиями «Открыть Второй фронт!» и «Свободу Индии!» его не заинтересовали. Он лениво пролистал их, зевая от скуки, зато оживился, прочитав строки Уильяма Генри Дэвиса: «Когда наши души покинут земную юдоль, если ты не вынесешь разлуки, ищи меня в полях Элизия…».

Прекрасный, суровый Нортумберленд… наверное, здесь они и сгинут навеки, забытые всеми, даже Министерством обороны. Да и зачем отсюда уезжать, если до сих пор никуда не уехали? Так мыслят люди, доведенные до безумия бесконечным ожиданием.

Внезапно ожидание закончилось. Все решили, что их перевозят в новый гарнизон, следуя неизбывному закону «как сложилось, так и продолжится». Об их подразделении просто-напросто забыли. «Кто-то дал маху», — с понимающими ухмылками замечали солдаты.

Выяснилось, что их отправляют в Индию. Нет, в открытую им об этом не объявили, «болтун — находка для шпиона» и все такое, они сами догадались. Япошки подбирались к Индии, индийская армия готовилась к обороне. Солдатам было все равно, куда их пошлют, — лишь бы выбраться отсюда, лишь бы прекратилось изматывающее ожидание.

Джеймс уложил в вещмешок нехитрые солдатские пожитки и драгоценные томики стихов. В последние месяцы — нет, в последние годы! — его дух поддерживала только поэзия. Без нее он уже давно бы отчаялся. Ах, как он благодарен Дональду — и за это, и за все остальное. Джеймс жил лишь воспоминаниями о безмятежном предвоенном лете и светлыми мечтами о будущем, о любви и о мире. «После войны все так и будет», — думал он, вспоминая счастливую пору конференций, бурных дискуссий и горячих споров, откровенный обмен мнениями, надежду, восторг и упоение жизнью. Войны ведут для того, чтобы создать мир, полный искренней дружбы, товарищества и обожания девушек, среди которых найдется она — единственная и неповторимая.