Убийственный Париж - Михаил Трофименков

Кесселя смущала тревожная двойственность друга, выглядевшего гораздо моложе своих сорока семи лет. Ожидая аудиенции — среди министров и послов, — он отметил «тяжелую и грустную мебель». «Этажи звенели от щелканья пишущих машинок», но не излучали ни привлекательности, ни блеска роскоши: «Все казалось давящим, серьезным и немного припудренным пылью». Лицо Сержа словно составили из чужеродных частей. Верхняя — энергичная, твердая, озаренная сверканием черных глаз. Нижняя — безвольная, беспомощная, ничтожная. Голос, «повелительный и нежный, ясный и звонкий, искусно интонированный, внезапно нарушался какими-то вульгарными взвизгами».

И еще: как-то раз Серж, само воплощение светской учтивости, злоупотребив алкоголем — в обществе он предусмотрительно не прикасался к спиртному, — потерял контроль над собой. Из его уст полилась скотская брань, достойная дешевых сутенеров и уличной шпаны с Монмартра. Тогда-то Кессель впервые задался вопросом: кто такой месье Александр?

Но его двойственность была секретом Полишинеля. С тех пор как в 1928 году он взял имя Серж Александр, Париж делал вид, будто не узнает в новой звезде света Сашу Ставиского, условно освобожденного, проходившего по нескольким делам, еще недавно торговавшего волшебным аппаратом «Матрископ», диагностирующим беременность через сутки после соития. Сашей он становился, лишь являясь в суд, но слушания неизменно переносились «по медицинским показателям» — и так девятнадцать раз за пять лет! Не то чтобы Саша загипнотизировал Париж — столица «безумных лет» сама охотно загипнотизировала себя. И даже Кессель, рискнувший на правах друга спросить Сашу о происхождении его капитала, довольствовался ответом: «Один человек помог мне, но он уже умер».

Так что волноваться Саше было не из-за чего. Да, в начале 1932 года контрразведка проверяла его — не советский ли шпион, — но тщетно. В его кармане — бумага от комиссара Байара: «Ставиский может обращаться от моего имени к представителям сил порядка и рассчитывать на их помощь». Мэрия Парижа выпустила стомиллионный заем под контракт с ним на строительство жилья. Министр труда славил его ценные бумаги. Презрев закон о рекламе, радиостанция Эйфелевой башни неустанно превозносила Сашины проекты. Депутаты, сенаторы, редакторы ели у него с руки.

20 января 1928 года Саша женился на Арлетт Симон, двадцатидвухлетней манекенщице дома Коко Шанель, которая родила ему двух детей. Приданым стали ее семейные связи: богатую провинциалку качала в колыбели вся элита республики. А выдающимся хладнокровием на допросах — еще до свадьбы — беременная Арлетт доказала, что достойна быть спутницей его жизни. Большую часть времени семья проводила на Лазурном Берегу, в Париже занимала апартаменты в «Кларидже». В недавно купленном особняке на улице Берри шли отделочные работы: они завершатся одновременно с жизнью Саши.

При этом он (привычка — вторая натура) не мог отказать себе в удовольствии передернуть в казино. В 1932 году его даже объявили персоной нон грата в игорных заведениях Лазурного Берега. Но Саша тем же вечером поужинал с заместителем отдела полиции, контролировавшего игорный бизнес, и снова стал желанным гостем за покерными столами.

Правда, его доходы имели свойство куда-то испаряться. На финансирование антибольшевистской газеты «Ле рампар»; на покупку за шесть миллионов театра «Ампир» ради постановки провальной оперетты «Катенька» и конюшни (три миллиона). Он бравировал: «У меня двести миллионов долгов, и я живу в полном покое».

* * *

Да, Саша утратил чувство реальности, страдал манией величия. Но никто не мог предположить, что его предсказуемый крах едва не похоронит республику, погрузив Париж — пусть и на одну ночь — в хаос гражданской войны. Особенно если вспомнить, что Саша, родившийся в киевских Слободках 20 ноября 1886 года и приехавший в Париж с родителями в 1900 году, начинал с того, что пробовал себя в амплуа кафешантанного комика, печатал себе визитные карточки на фамилии известных критиков, чтобы бесплатно проходить в театры, и воровал у отца-дан-тиста золото.

Мама Дуня и папа Иммануил — хотя папа, не имея медицинского диплома, практиковал нелегально — не могли своим примером сбить Сашу со стези добродетельности. Когда в краже золота обвинили горничную, он даже, не выдержав ее слез, признался в содеянном. Но 236 в 1909 году, убедившись, что мальчик созрел, его взял в компаньоны любимый дедушка Абрам, достойный быть персонажем Бабеля. Афера с арендой закрывавшегося на лето театра «Фоли-Мариньи» облегчила на двенадцать тысяч карманы деловых людей, заплативших за размещение своей рекламы в театре, который никто и не собирался открывать. Пока дело дошло до суда, Абрам умер. Саша отделался пятнадцатидневной отсидкой и штрафом в двадцать пять франков. Птицу столь невысокого полета, как Саша, защищал сам мэтр Альбер Клемансо, брат премьера и адвокат Эмиля Золя. И этот, и еще два приговора аннулировала амнистия для ветеранов мировой войны, хотя доблестного добровольца Сашу комиссовали уже в январе 1915 года. С пострадавшими он расплатился, нажившись на аферах с военным заказом, включая поставку Италии двадцати тысяч бомб — за которые он забыл заплатить производителю, — на четыреста с лишним тысяч франков (шестьдесят три тысячи евро).

Сашу видели в Стамбуле, Будапеште, Афинах. Он не брезговал ничем. Выманивал сбережения у старушек. Обналичивал чеки с искусно подрисованными нолями: однажды шестьсот франков чудесно превратились в сорок шесть тысяч двести. С неким Иммелем, якобы «голливудским магнатом», создал Франко-американскую кинокорпорацию. Торговал марафетом и мануфактурой. Впаривал олухам холодильник «Фебор», работающий без электричества. Представлялся фабрикантом, производящим в сутки четыреста литров лучшего в мире бульона. Выпускал «ценные» бумаги и печатал фальшивые купюры. Собирал средства на «Новые земли» — стройку в Марселе.

Исчез растрепанный, напуганный шлемазль с тюремных снимков: Саша научился одеваться, превратился в надушенную, как женщина, ослепительно-белозубую, компенсирующую малый рост за счет высоких каблуков, «самую симпатичную каналью Парижа», города, истерически наверстывающего упущенное за годы войны. С модной певицей Джейн Дарси, она же Жанна Блох (урожденная Дрейфус), он открыл на улице Комартен кабаре «Кадэ-Руссель», оно же, как говорят, подпольное казино, куда стекались ошалевшие от окопов ветераны. Когда, устав ссориться и драться, любовники расстались, Саша располагал восьмьюстами тысячами, половину из которых одолжил у Жанны, но забыл вернуть. К тому же лицо любовницы жестоко пострадало в аварии, в которую она угодила в Сен-Жан-де-Люз (в связи с этим ДТП полиция заподозрила их в контрабанде наркотиков в Испанию): зачем она была ему нужна такая.

Саша наглел тем стремительнее, чем выше были звания купленных им полицейских. Но в апреле 1926 года не арестовать его было никак нельзя: Саша украл у государства ценные бумаги то ли на пять, то ли на семь миллионов и сбежал из кабинета следователя через туалетную комнату. Банки жаждали его крови: «Национальный кредит» он надул на полтора миллиона, «Специальный кредит» — на миллион сто пятьдесят тысяч. Полиция нагрянула к несчастному папе Иммануилу. Дантист отдал в счет «долга» сына свой кровный миллион, заперся в кабинете и выстрелил себе в рот.